Было жарко. Ещё только пятое мая, а было жарко как летом. Маринка опоздала на школьный автобус, поэтому возвращалась домой пешком. Но её это ничуть не расстроило, не смотря на то, что ей предстояло пройти около четырёх километров. Всё вокруг зелёное, птички щебечут, ты идёшь беззаботно, никуда не спеша – что может быть лучше?!
Дома встретила бабушка. Вернее не встретила. Она как обычно ругалась с дедом и, заметив Маринку, входящую во двор, сказала: «И где тебя носит?! Дома дел полно, а ты прохлаждаешься…»
Маринка молча юркнула в дом, оставив любимую бабулю наедине со своими эмоциями. Она давно привыкла не обращать на всё это внимание. Даже наоборот, ей очень не хватало бурчания своей бабушки Валентины Александровны, если вдруг приходилось с ней расстаться. Валентина Александровна была наидобрейшей души человек.
Но вот эмоции свои держать при себе не умела, из-за чего постоянно ругалась со всеми домочадцами. Но те на неё обиды не держали, а если и держали, то недолго.
Ладан это психоделик. Доказано наукой. баба Маша Какая-То
Маринка сняла душное платье и поскорее переоделась в просторный сарафан – не стоит заставлять бабушку ждать, итак она задержалась на добрых два часа. Волосы растрепались. Маринка подошла к зеркалу, чтобы причесать их, и взглянула на себя. Худенькая и маленькая. Для своих двенадцати лет она выглядела на десять.
Не смотря на невыразительность черт, лицо её было живым. Тонкие губы, узкий нос, белая кожа, ни чем не примечательные волосы. Но вот глаза. Глаза горели. Они были живыми, и казалось, что в них можно увидеть весь мир, всё то, что волновало Маринку.
А её волновало всё! Она, будучи натурой ранимой и замкнутой, словно разговаривала с Вами этими глазами, и Вам было всё понятно без слов.
Без слов. Говорила она мало. Так, бывало бросит фразу и ждёт, как на неё прореагируют. При чём ни к кому особенно не обращаясь, словно боясь выразить собственное Я. Если на её реплику никто не реагировал или обрывал на полуслове, или пытался спорить, она тут же извинялась и исчезала. Если же фраза приходилась по вкусу, начиналось обсуждение.
Но обсуждение без её участия. По каждому вопросу у неё было собственное мнение, но она не пыталась его высказать, донести до кого-нибудь, довольная уже тем, что её просто услышали.
Маринка захватила свои короткие жиденькие волосы резинкой в хвост и побежала во двор, где её встретила занятая своими делами бабушка:
— Борщ на плите. Если не остыл ещё…
Маринка поплелась в летнюю кухню. Жили они не богато, но было у них просторно и чисто. Так просторно, как обычно бывает в сельских дворах, особенно где-нибудь на окраине. Дом из четырёх комнат с широким коридором и просторной верандой. Во дворе летняя кухня, в которой запросто помещаются шкафчики с посудой, газовая плита, диван. А посреди стол. Круглый.
Такой большой, что вся семья вечерами собирается за ним.
Маринка с аппетитом съела тарелку холодного борща с ломтём хлеба, и, обмыв тарелку в тазике с водой, выбежала во двор.
Что растет на острове бабы Маши))))
Валентина Александровна, женщина довольно крепкого телосложения, стирала бельё в тазу прямо посреди двора. Заметив Маринку скомандовала: «Картошку надо на ужин чистить. Вон, в ведре.» Надо заметить, что это было вполне характерно для Валентины Александровны. Все её обращения к кому-либо носили форму приказа.
Эта неугомонная женщина всегда находила, чем заняться, и категорически не терпела какую-либо бездеятельность. Поэтому вокруг неё всё вертелось и кружилось, а без неё вроде и жизнь останавливалась.
Маринка, усевшись на маленький стульчик, принялась чистить картошку, поглядывая на бабушку.
— А мы ветеранов поздравлять будем, — заметила Маринка, ожидая реакции на свои слова. Но реакции не последовало.
— На Девятое мая!- продолжила она с чувством и даже с гордостью.
— Ты поэтому так задержалась?
— Да. Ты знаешь, у нас по пятницам обычно шесть уроков, а сегодня было три. Потому что мы ходили к одной одинокой женщине. Нам учительница дала адреса одиноких людей, ветеранов Великой Отечественной войны. Мы разделились на группы по четыре человека и пошли после уроков к ним в гости.
Ну, помочь там, убраться или продуктов купить. Нам с девчонками достался адрес бабы Маши. Не помню фамилию. Она нас чаем угощала. Мы и завтра к ней пойдём.
— Завтра в огороде полоть надо. С утра пораньше встанем, пока жары нет, и в огород. Тут своих дел полно. Пусть твои девчонки сами идут, раз им делать нечего. А тебе тащиться в такую даль…
— Но Лена сказала, что не пойдёт, Оля Крылко вообще с нами не пошла, у неё сестра болеет. А Оля Селиванова не пойдёт одна без меня. А мы обещали. Баба Маша ждать будет. Мы ей прибраться в доме обещали…
— Всё, я сказала! Иван, иди, стучится кто-то.
В калитку стучали. Пришёл кто-то. Собаки лаяли и рвались с цепи. А у Маринки к горлу подкатил ком, острый такой, что аж слёзы подступили к глазам. Но она сдерживалась изо всех сил, только опустила голову и более усердно стала чистить картошку. Что происходило вокруг она не замечала.
Она думала о той старой и одинокой женщине, которую она сегодня узнала.
Её дом был старый, такой же старый, как и она сама, а может и старее. Видно было, что в доме стараются поддерживать порядок, но всё в нём было пропитано старостью. От всех вещей исходил какой-то тошнотворный запах сырости и, казалось, смерти. Как будто кто-то либо умер, либо вот-вот умрёт.
Баба Маша была морщинистой старушкой в больших очках с толстыми-претолстыми линзами. Она была почти слепа, но всё-таки видела.
— Здравствуйте, мы учимся в пятом классе.
— Мы пришли Вам помочь, — наперебой докладывали девчонки.
— А я баба Маша, — промямлила старушка беззубым ртом и заулыбалась, — проходите в дом.
Девочки вошли в дом и поморщили носы – едкий запах ударил в нос.
— Я вам сейчас чаю приготовлю.
— Да нет, мы Вам просто убраться хотели помочь.
— Не надо, не надо. Давайте лучше чай пить. Садитесь. Я сейчас, — и она вышла, оставив их одних.
— Ну и вони-и-ища, — сказала Лена.
— Почему здесь так воняет? – спросила Оля Селиванова.
— Да тише вы, — шикнула Маринка. – Она же услышать может.
В комнату вошла баба Маша. В руках у неё было три стакана и горсть конфет. Она поставила стаканы на стол.
— Да вы садитесь. Рассказывайте, как вас зовут.
Они пробыли у неё от силы полчаса. Стаканы были грязные, конфеты старые, а чай несладкий. Лена твёрдо заявила, что больше к ней не пойдёт, а Маринка и Оля сошлись на том, что раз пообещали прийти убраться на следующий день, то слово надо держать. Тем более впереди Девятое мая, надо порадовать старушку.
— И всё-таки, почему у неё всё так воняет? – спросила Оля.
— Наверно потому что старая, — предположила Лена.
— Интересно, а когда мы будем старые, от нас тоже так пахнуть будет. – задумчиво сказала Маринка, и ей вдруг стало очень грустно. Но потом, уже попрощавшись с подружками, она подумала, что как хорошо, что они с Олей идут к ней завтра. И настроение у неё поднялось.
В ту ночь Маринка долго не могла уснуть. Её раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, она была рада, что ей не придётся идти целый час по жаре, пить невкусный чай и убираться в доме, в котором всё воняет. Но от этих мыслей ей становилось стыдно. Так стыдно!
Она молча плакала и смотрела невидящими, широко открытыми глазами в потолок. А перед глазами у неё была баба Маша, такая же старая, как её дом, а может и старее. Единственное, что освещало этот дом, была улыбка. Беззубая улыбка бабы Маши. Лучше бы и не было этой улыбки, улыбки радости, что ты ещё кому-то нужен. Что будет с ней, когда она так и не дождётся завтра своих гостей?
И на ком лежит за это вина?
Опубликовано: Sunnyta [Рейтинг: 12] [RSS] 2011-05-03 17:16:31 MSK
Под заказ, можем написать текст по вашим требованиям!
Источник: www.textsale.ru
Баба Маша
С момента своего рождения Стасик не спал. Вернее, не спала я. Он спал, но исключительно на руках или в коляске, непременно движущейся. До шести месяцев бессонные ночи списывались на животик, после — на режущиеся зубки. Рассвет часто заставал меня в кресле со спящим младенцем на руках.
За девять месяцев жизни Стаса я из цветущей, привлекательной женщины превратилась в бесполое существо с красными глазами и сальным хвостиком на голове. Сын рос и поправлялся, я хирела и худела. Когда-то я свысока, с легким презрением смотрела на затурканных, замученных мамаш с облупившимся лаком на ногтях. Со мной такого не случится никогда. Святая наивность.
Брак трещал по швам. Помощи ждать неоткуда, с матерью и ее очередным мужем супруг не общался, своих родителей давно похоронила. Квартира — в ипотеке, поэтому на няню денег нет, едва хватает на самое необходимое. Выходных я ждала как манну небесную. Вручала мужу орущего Стасика и засыпала, не успев коснуться головой подушки.
Если Андрея вызывали на выходных на работу, у меня начиналась истерика. Мужа я понимала и не винила. Кому понравится плаксивое существо с глазами на мокром месте? Андрей мрачнел и замыкался в себе. Я плакала ночи напролет, укачивая Стасика. Никогда не верила ни в Бога, ни в черта. Теперь не знала каким богам молиться. Да что там богам?
Я готова была продать душу дьяволу за один день отдыха. Только нужна ли она ему, моя жалкая душонка? Сильно сомневаюсь. Еще я часто вспоминала добрую, всепрощающую маму. Почему? Но почему она покинула меня так скоро?
Именно в тот момент, когда мне так необходима ее помощь.
Подруга посоветовала обратиться к колдунье. Якобы она и порчу снимает, и сглаз отливает, и любимых возвращает. Ну-ну. Настроена я была скептически, но все-таки позвонила и пошла, благо идти недалеко. Типичная «хрущевка» с загаженным подъездом, воняющим мочой и кошками. Обитая дерматином дверь и дребезжащий звонок не прибавили мне веры в магические силы так называемой «колдуньи».
Открыла дряхлая, сгорбленная старуха.
— Проходи, дочка, проходи, — прошамкала она беззубым ртом. Преодолевая брезгливость, последовала в захламленную комнату. Колдунья согнала с дивана вальяжно развалившуюся кошку, и пригласила сесть. Меня затошнило. Крепко прижимая к себе Стасика, опустилась на самый краешек.
— Принесла, давай, — бабка протянула дрожащую руку со скрюченными пальцами.
Я полезла в пакет, достала заранее заготовленную булку черного хлеба, церковную свечку, сырое яйцо. Старуха водрузила это все на тарелку, воткнула свечку в хлеб, зажгла, долго что-то шепелявила. Водила яйцом по ладоням. Потом разбила его в миску. Продемонстрировала содержимое.
— Видишь сгустки крови. Это на тебе сглаз, сильный сглаз. Приходи завтра в это же время, — вынесла вердикт колдунья.
— И долго это лечить? — с сарказмом спросила я.
— Не знаю, дочка, не знаю. Когда яйцо совсем чистым будет. Значит сглаза больше нет, — ответила старуха, ловко сграбастав деньги. Причем немалые.
Везя домой хныкающего Стасика, ругала на чем свет стоит и себя, и подругу. Да чтоб я и завтра поперлась к этой ведунье, держите карман шире. Но подруга вразумила:
— Дура ты, Наташка. Она, правда, колдунья сильная. На работе у нас одной мужа домой вернула. Вот так.
Кажется, я дошла до ручки. Стасик не спал всю ночь и капризничал все утро. Днем я не смогла его укачать даже на руках. Напевая колыбельную, скользила по квартире. Очнулась у распахнутого окна. Двенадцатый этаж.
Голова закружилась. Дрожащими руками закрыла раму. Затянула на голове традиционный хвостик, влезла в кроссовки, пуховик, собрала Стасика и поплелась к колдунье.
Через неделю «сеансов» и существенной бреши в итак скудном бюджете, яйцо, слава Богам, очистилось.
— Ну, дочка, помощь придет, откуда ее и не ждешь, — напророчила бабка, закрывая за нами дверь.
Прошла неделя. Сижу, как дура, жду. Терпение на исходе. Так и подмывает пойти к колдунье и потребовать вернуть потраченные впустую деньги. Хотя, сама ж носила, добровольно.
Кроме себя винить некого.
Первые лучи солнца застали меня в кресле. Проревела над спящим сыном всю ночь. С трудом выползла из кресла, я разминала затекшие члены, когда раздался звонок в дверь. «Кого там принесла нелегкая?»
На пороге стояла маленькая, сухонькая старушка в повязанном под подбородком платочке. Линялый плащ неопределенного цвета, в руках котомка.
— Вам кого? — недружелюбно спросила я, автоматически качая орущего младенца.
— Я — к вам. А кто это у нас такой? — старушка улыбнулась и, о чудо, Стасик заулыбался в ответ и потянул к ней ручонки. — Где у вас ванная? — Старушка бросила в прихожей котомку и уже вешала на крючок плащ.
Я молча указала пальцем на дверь, уже перестав удивляться и смирившись с неизбежным. Хуже все равно не будет, потому как хуже уже некуда.
— Меня, кстати, баба Маша зовут, — представилась пожилая женщина, ловко подхватывая Стаса, ощерившего щербатый ротик. — Ты иди, поспи, замучилась ведь.
Я безропотно двинулась в спальню, повалилась на кровать и провалилась в сон. Проснулась почти через три часа. «О, Боже, где сын? Я оставила ребенка на попеченье незнакомой женщины». Но испугаться по-настоящему не получилось. Навалилось безразличие и апатия. Полежав еще минут пятнадцать, я выползла из комнаты. В коридоре пахло чудесно, чем-то съедобным.
У меня даже слюнки потекли. На готовку времени совсем не оставалось. Жили на подножном корму. Все время целиком и полностью посвящалось Стасику.
На столе — горка желтых блинов, истекающих маслом и исходящих ароматным паром. Довольный Стасик восседает в своем стульчике, как божок на троне, и изо всех силенок стучит ложкой по столу.
— Ты, садись, покушай, голуба, Стасик поел уже, — баба Маша суетилась возле плиты, выливая половником тесто на сковороду. Я села на стул и крепко зажмурилась. «Сейчас я проснусь». Но, к моему облегчению, ни баба Маша, ни, главное, блины, никуда не исчезли. Окуная жирные конвертики в густую сметану, вполуха слушала объяснения бабы Маши.
— Я из деревни приехала. Мне твоя мать-покойница адрес дала, на случай если шо понадобится в первопрестольной. Эх, хорошая была баба, да померла рано.
Я наворачивала блины и, внимая «окающей» и «шокающей» бабе Маше, что-то бормочащей о цели своего визита, таяла, как масло на сковороде. Если не видеть лица, то иллюзия, что рядом сидит мама, будет полной.
Под вечер с работы пришел хмурый и усталый муж. Я заметила, как поползли наверх его брови при виде старушки.
— Вы, идите, сходите куда-нибудь. А я со Стасиком посижу, — предложила баба Маша.
Меня не пришлось просить дважды. Нацепив первое попавшееся платье, болтавшееся на мне, как на вешалке, потуже затянув поясок, я схватила под руку ошарашенного мужа и потащила его прочь из дома. Хоть куда, лишь бы подальше. Он начал мне выговаривать уже в лифте.
— Наталья, ты соображаешь? Ты оставила ребенка какой-то незнакомой старухе, — назидательно вещал Андрей.
— Во-первых, не старухе, а бабе Маше, а во-вторых, почему незнакомой? Она подруга моей мамы, я ее прекрасно помню, — беззастенчиво врала.
В тот момент я готова была лечь костьми, но отстоять присутствие у нас бабы Маши.
— Ты как хочешь, а я — возвращаюсь, — произнес он.
— Только попробуй, я с тобой завтра же разведусь, — прошипела в ответ.
Андрей тяжело вздохнул. Скандалить ему не хотелось, поэтому он нехотя поплелся за мной. Пломбир из упаковки, нарезанный крупными кусками и политый джемом из тюбика в ближайшей забегаловке имел божественный вкус. А кофе из пакетика — вообще предел мечтаний. Я отрывалась по полной.
Еще бы не видеть недовольную физиономию Андрея, цедившего кофе из терявшейся в его большой руке чашечки. Впрочем, я старалась не смотреть.
Баба Маша стала жить у нас, взяв на себя львиную долю забот. Я начала походить на человека. Из зеркала на меня уже не смотрел красными глазами «Нафаня». По крайней мере, без труда угадывался пол. Отношения с Андреем тоже налаживались. Как только он в первый раз смог в субботу попить пиво с друзьями, его отношение к бабе Маше резко изменилось в лучшую сторону. Еще бы!
У бабы Маши, помимо остальных прекрасных качеств, было одно, делавшее ее просто незаменимой. Она могла быть незаметной. Вообще. Она не лезла с советами, не читала нотаций, не увещевала и ни на чем не настаивала. Могла целый день молчать, пока ее не спросишь или не попросишь о чем-либо. Стасик в ней души не чаял. После традиционных «мама» и «папа», он смешно шепелявил «баба Маса».
Мы с Андреем тоже к ней привязались и не представляли жизни без нашей спасительницы.
Время летело незаметно, Стасику исполнялся годик. Мы решили его окрестить. Собрать друзей, знакомых, после посидеть в кафе. Баба Маша отказывалась наотрез. Как только я ее ни уговаривала, как только ни ластилась, как ни умасливала. Нет — и все тут. Я — атеистка, в Бога не верю и в церковь не пойду. Я сдалась.
Ну, что тут поделаешь?
Стасику исполнилось четыре, он ходил в садик, я вышла на работу. Ничего не предвещало беды. Утром все, как обычно, разошлись по своим делам. Забрав сына из садика, вернулась домой и увидела на столике в прихожей записку:
«болше ни нужна ухажу ни паминайти лихам»
Я опустилась на пуфик, слезы градом полились из глаз.
— Мама, мама, что случилось? — вопрошал недоумевающий сын.
Он сам был готов зарыдать.
— Ничего, дорогой, ничего, — я прижала к себе малыша, и мы вместе залились слезами. Так нас и застал Андрей.
Молча протянула записку. Он прочел. Ни один мускул на его лице не дрогнул. Только брови сошлись на переносице.
— Стасик, разувайся, пойдем кушать.
Кусок в горло не лез. Я пошла в спальню, упала на кровать. Муж, надо отдать ему должное, меня не беспокоил. Было такое чувство, что у меня снова отняли маму. Во второй раз.
Андрей спокойно сказал:
— Ну, что ж, она так решила. Ее решение нужно уважать, — как отрезал.
Я же, втайне от мужа, твердо решила искать бабу Машу. Но как? За столько лет — ни одной фотографии, ни адреса, ни фамилии. «Дура, вот дура, — корила я себя». Но когда баба Маша была с нами, это все казалось неважным. А теперь… Первым делом кинулась к колдунье. Типичная «хрущевка» с загаженным подъездом, воняющим мочой и кошками. Второй этаж.
Но вместо обитой дерматином двери — современная железяка, домофон. Позвонила.
— Здесь раньше бабушка жила… — неуверенно протянула я. Я ждала услышать что угодно, но только не это.
— Девушка, я здесь уже двадцать лет живу. Вы ошиблись подъездом.
«Ошиблась подъездом, ошиблась подъездом» — убеждала я себя по пути домой. Убедила. Почти. Кинулась искать мамину тетрадь с записями. Наконец, отыскала адрес соседки, написала письмо. Но уже предчувствовала, каким будет ответ: «Никакой бабы Маши в деревне сроду не было. Была одна, да померла давно». Позвонила подруге, спросила про колдунью, заранее зная ответ: «Ты о чем? Какая колдунья?».
Мне стало реально страшно. Я прекратила поиски. Опасаясь за свой рассудок, была вынуждена прекратить.
Годы шли, воспоминания стирались, как рисунок мелком на асфальте. Проблемы, работа, ребенок — закружили, не оставляя места сантиментам. Жизнь идет. Ничего не поделаешь. Самым верным оказался Стасик. Он еще долго спрашивал про бабу Машу.
А еще говорят, что детская память — коротка.
Сыну исполнилось семь. Уже первоклассник. Мы с Андреем решили завести второго ребенка — девочку. Всю беременность я слушала уверения подруг, что все дети разные и двух одинаковых не бывает. Форумы и статьи в Интернете это подтверждали. Я верила. Старалась верить.
Очень хотела верить. Святая наивность.
С момента своего рождения Верочка не спала. Вернее, не спала я. Она спала, но исключительно на руках или в коляске, непременно движущейся. До шести месяцев бессонные ночи списывались на животик, после — на режущиеся зубки. Рассвет часто заставал меня в кресле со спящим младенцем на руках. Я не молилась богам, вспоминала и звала бабу Машу.
— Баба Маша, где ты?
Верочка не спала всю ночь и капризничала все утро. Днем я не смогла ее укачать даже на руках. Напевая колыбельную, скользила по квартире. Разорвавший тишину звонок не застал меня врасплох. Я знала, кто за дверью.
На пороге стояла маленькая, сухонькая старушка в повязанном под подбородком платочке. Линялый плащ неопределенного цвета, в руках котомка. Не обращая внимания на орущего в кроватке младенца, я уронила голову ей на грудь и разрыдалась.
Источник: writercenter.ru
Возраст или Баба Маша.
Попрошу без смешков, и язвительных замечаний. Тема для меня очень трепетная и щепетильная, да, собственно как и для всех женщин. Это намеки на ее возраст!
В общем и целом началась эта история давным-давно. мне было всего-то 22 года. Еще совсем молодая и совсем-совсем не задумывающаяся ни о возрасте, ни о том, на сколько лет выгляжу. Как оказалось зря.
Иду я по коридору своей первой работы. Коридоры большие, светлые, запутанные — ну не удивительно, бывшая оборонка, бывший ая, а значит здание устроено так, что если враг попадет, то выбраться уже не сможет. И заметьте, иду, никого не трогаю. вдруг в пустом, абсолютно пустом коридоре раздается голос.
— Маша! Я знаю, сколько тебе лет.
Я начинаю озираться, никого не видя.
— Ну я точно знаю сколько тебе лет!
Прелестно. Мало того что со мной разговаривает привидение, оно еще и возраст мой знает. Если еще укажет рост, я совсем удивлюсь, а вот если вес — буду благодарна, давненько на весы не вставала.
— А чего я сказать должна?! Ну я тоже знаю сколько мне лет! Не новость сообщаете.
Тут из какой-то ниши вываливается дама. Дама известная тем, что старая дева себе на уме, которая очень настойчиво просила знаменитого хоккеиста Владислава Третьяка помочь очистить город от досуговых фирм. Так и сказала — «Помогите мне бороться с досугом (тут хоккеист поперхнулся). И вообще, Театр Оперы и Балета обклеен объявлениями с предложением провести свободное время. По периметру театра 39 объявлений!» — и ведь не поленилась, обошла, посчитала, потом перепроверила себя, еще раз театр обошла вокруг..
В общем эта дама, к слову моя тезка, хватает меня за руку, и продолжает:
— Я точно знаю — тебе ТРИДЦАТЬ ДВА ГОДА.
Вы ошиблись на пару годков.
— Тебе ТРИДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ?! Ой, всю жизнь думала, что тебе лет 18-19.. потом увидела тебя с дочерью, поняла — тебе 32.
Тут я совсем растерялась. логика у нее отменная, но мне совсем почему-то не понятная. Пришлось быстро раскланяться, и удалится в родные стены своего кабинета с совершенно дебильно-удивленным выражением лица. и вопросами. «Я так плохо выгляжу, и на сколько лет выглядит моя кроха!»
Но мысль с тех пор начала сверлить. вопрос про мою дочь отпал, а про мой возраст, а вернее, на сколько лет я выгляжу ну никак не выходил из моей головы. В общем, я начала всех спрашивать, сколько мне лет. Ответы конечно разнились, но максимальный возраст какой мне «впаяли» был +3 года к моим 22, а минимальный «-4» — ну это просто кто-то захотел мое самолюбие раненое потешить.
Щепетильной я стала.. если место в транспорте уступают — сразу метаться в мыслях начинаю. то ли за старушку приняли, то ли понравилась сильно. А тут как назло детки моей подруги стали меня кликать. ТЁТЯ МАША. прям как серпом по.. маслу.
Не, ну понятно. Приучили так. Типа вежливо, типа уважение так проявляют. С остальными детками как-то проще — просто по имени, а эти упертые и воспитанные! Как я не билась, все одно — ТЁТЯ МАША.
Хоть тресни!
Решила я не откликаться. Прямо так и сказала:
— «Если от меня чего нужно, то я слышать не хочу Вашего тётя Маша! Чтоб больше не слышала!»
Детки мялись-мялись. мямлили мямлили.. потом подумали, сговорились. и решили что ни мне ни им будет замечательный вариант.
— Тётя. Ой! БАБА МАША! А так можно Вас звать. Ну не ТЁТЯ ЖЕ!
Ржали, конечно долго, но ведь закрепилось как-то. именно для ЭТИХ деток. Зато уже 10 лет как они ТОЧНО знают, КТО звонит по телефону, и отличают меня от остальных ТЁТЬ Маш. и вообще иных взрослых!
ЗЫ: старшенькая моя «внучка» в Питер уехала учится. на мой день рождения смс пришла с незнакомого питерского номера «С днем Рождения БАБА МАША!» — Тепло так стало. я для нее все равно единственная и уникальная лучшая подруга мамы.
Источник: newsland.com