Журналист Адам Хиггинботам написал захватывающее произведение, в котором мы видим чернобыльскую катастрофу глазами ее первых свидетелей. Forbes Life с разрешения издательства «Альпина Нон-фикшн» публикует фрагмент из книги «Чернобыль: История катастрофы» о первых сутках после взрыва реактора №4.
«Чернобыль: История катастрофы» — неизгладимая картина одного из величайших несчастий ХХ века и одновременно документ человеческой стойкости и изобретательности, свидетельство тяжелых уроков, усвоенных человечеством, пытающимся подчинить природу своей воле, — уроков, которые перед лицом наступающих изменений климата и других угроз современности выглядят не просто важными, а жизненно необходимыми.
Информация из отправленного ранее письменного отчета Брюханова все еще медленно поднималась наверх по бюрократическим каналам в Москве. В полдень заместитель министра энергетики Алексей Макухин отправил в ЦК телеграмму из 17 строк, передав ободряющий прогноз Брюханова. На телеграмме был гриф «Срочно», но из общего отдела ЦК ее переправили в отдел тяжелой промышленности и энергетики, так что Горбачев прочитал ее только во второй половине дня в субботу.
Авария на Чернобыльской АЭС Как это было Поминутная реконструкция трагедии
В телеграмме сообщалось, что в верхней части отсека реактора произошел взрыв, крыша и часть стен реакторного отсека, несколько панелей крыши машинного зала были уничтожены, покрытие крыши загорелось. Пожар потушили в 3:30.
Аварии на производстве не были чем-то непривычным для властей. Какой-то взрыв, пожар, который уже потушили. Серьезная авария, да, но ничего такого, что нельзя было бы удержать в рамках. Главное, что реактор цел, ядерную катастрофу предотвратили.
Также в телеграмме говорилось, что персонал ЧАЭС предпринимает меры по охлаждению активной зоны реактора. По мнению Третьего главного управления Министерства здравоохранения, принятие специальных мер, включая эвакуацию населения из города, не требуется.
В 14:00 в Киев прилетела спецрейсом вторая, более высокопоставленная группа из Москвы во главе с министром энергетики Анатолием Майорцем. Виталий Скляров, украинский коллега Майорца, встретил гостей на полосе, они пересели на пару древнего вида бипланов Ан-2. Майорец, недавно занявший свой пост и не являвшийся атомщиком, держался уверенно.
— Вряд ли, — сказал он, — нам придется долго в Припяти сидеть.
Он считал, что в течение 48 часов они вернутся домой.
— Анатолий Иванович, — сказал Скляров. — Не думаю, что двух дней хватит.
— Не пугайте нас, товарищ Скляров. Наша главная задача — как можно быстрее восстановить и вернуть в энергосеть поврежденный блок.
Ан-2 приземлился на неровную посадочную полосу возле Чернобыля, они пересели в машины и поехали в Припять. Скляров глядел в окно: люди были заняты тем же, чем и обычно занимаются в выходной. Дети играли в футбол, выстиранное белье висело на балконах, парочки прогуливались у нового торгового центра на центральной площади. Скляров спросил, как обстоит дело с радиацией, и услышал, что приборы показывают уровень примерно в десять раз выше естественного фона — определенно, в допустимых пределах. Скляров приободрился.
Авария на Чернобыльской АЭС — как это было (26.04.1986)
Министры собрались в помещениях горкома партии и исполкома Припяти — в пятиэтажном бетонном здании рядом с гостиницей «Полесье», которое в городе называли «Белым домом». Маломуж, секретарь Киевского обкома, расположил здесь свой командный пункт. Генерал Иванов, заместитель начальника Войск гражданской обороны, прибыл из Москвы и предложил партийным властям оповестить население Припяти по радио о случившейся аварии. Его люди уже проводили радиационную разведку на самой станции и в городе.
Собравшиеся эксперты тут же начали бурные дебаты о том, как лучше всего охладить реактор №4 и очистить территорию станции, но они не могли предпринять никаких решительных мер без председателя комиссии Бориса Щербины, еще не прилетевшего из Москвы. Стоял ясный теплый день. В соседней гостинице праздновали свадьбу.
Кружа на вертолете над Чернобыльской станцией, Борис Прушинский понял, что директор сказал правду о реакторе №4. Но даже он, глава группы оказания экстренной помощи при аварияхна атомных станциях, с трудом мог поверить в то, что видел. Крыша центрального зала исчезла. Внутри зиял черный кратер: больше десяти этажей стен и перекрытий словно вынули сверху огромной ложкой.
Северная часть здания рухнула и превратилась в груду черных обломков. Они рассыпались по крышам близлежащих зданий и по земле, доходя до ограждения станции. Внутри руин зала были видны обломки 120-тонного мостового крана, загрузочную машину, главные циркуляционные насосы. Пилот наклонил вертолет на одну сторону, чтобы фотограф станции мог снимать через иллюминатор.
Прушинский увидел, что крышка реактора «Елена», 2000-тонный диск из бетона и стали, наклонена и смотрит вверх. Под ней, глубоко внутри корпуса реактора, он мог разглядеть светящееся сплетение оставшихся топливных сборок и одну точку, горевшую ярким желто-красным светом. Когда вертолет наконец ушел в сторону, Прушинский заставил себя осознать то, что разум пока отказывался принимать: реактора №4 больше не было.
На совещании в конференц-зале «Белого дома» в 16:00 главный инженер Николай Фомин наконец признал, что все их усилия в предыдущие 12 часов сохранить циркуляцию воды в реакторе №4 были совершенно бесполезны. Он признал, что реактор уничтожен и куски высокорадиоактивного графита валяются повсюду. Но впереди были новости еще хуже.
Этим утром физики станции вошли на зараженный блочный щит управления №4 и установили, что стержни управления не были до взрыва полностью вдвинуты в реактор. Они подозревали, что условия для новой, вторичной критичности могут возникнуть в топливе, оставшемся в корпусе реактора, начав новую цепную реакцию. В этом случае она будет происходить на открытом воздухе и у них не будет средств управлять ею. Когда реактор вернется к жизни, он может вызвать пожары и взрывы и испускать волны смертельной гамма- и нейтронной радиации в атмосферу менее чем в 2500 м от окраин Припяти. По их расчетам, у них было всего три часа на вмешательство — примерно до семи часов вечера, — пока в остатках активной зоны не началась новая критичность.
Вскоре после 17:00 старший лейтенант Александр Логачев из 427-го полка Войск гражданской обороны вбежал в «Белый дом», чтобы доложить результаты наземной радиационной разведки станции. Его бронированная машина пронеслась по проспекту Ленина на скорости 100 км/ч — так быстро, что, пересекая мост, тяжелая машина взлетела в воздух, — и заехала прямо на ступени главного входа. На карте, которую запыхавшийся Логачев предъявил Маломужу, карандашом в спешке был написан уровень радиации: 2080 рентген в час. — Ты имеешь в виду миллирентген, сынок, — сказал Маломуж. — Рентген, — ответил Логачев. Начальник Логачева изучал карту. Он докурил сигарету и сразу вынул из пачки следующую. — Надо эвакуировать город, — сказал он.
Самолет, на котором летели Щербина и академик Валерий Легасов, приземлился в Киевском аэропорту Жуляны в 19:20 в субботу. Их встретила делегация украинских министров. Вереница больших черных машин помчала их в Припять.
Пока ехали, Легасов смотрел, как в сгущающихся сумерках колхозные поля за окном машины сменяются пастбищами и бескрайними болотами, заливными лугами и густым сосновым лесом. Тревожное ожидание того, что ждало впереди, сковывало, разговор не клеился, ехали молча. Но в Припяти Щербина — ветеран взрывов газопроводов и других промышленных катастроф — вышел из своей черной «Чайки» к ступеням «Белого дома» с уверенной улыбкой: руководство командной экономики прибыло уберечь подчиненных от принятия любых потенциально опасных решений.
Украинский министр Скляров прежде часто встречал Щербину, прилетавшего с инспекционными визитами на строящиеся станции. Борису Щербине исполнилось 66 лет, он был умен, энергичен и неутомим. Уверенный в себе и в то же время эмоциональный и порывистый, он всегда старался показать окружающим, что знает все и лучше всех, даже специалистов.
Свой невысокий рост он компенсировал повелительными манерами. Кое-кто смотрел на него с уважением и восхищением. Скляров считал, что с Щербиной почти невозможно работать.
Щербина тихо представился всем собравшимся экспертам, пока не дошел до Склярова, который уже побывал на станции и своими глазами видел разрушения реактора.
— Ну что, — спросил Щербина, — наложил в штаны?
— Пока еще нет, — ответил Скляров. — Но похоже, все к тому идет.
Борис Прушинский только что вернулся после полета над станцией. Когда Щербина вошел в конференц-зал, Прушинский рассказывал о том, что увидел, министру энергетики Майорцу. Приземлившись, Прушинский продолжил расследование на земле, рассмотрев развалины 4-го блока в бинокль. Он видел графитные блоки, валявшиеся вокруг станции. Было ясно, что внутри реактора произошел взрыв и среди обломков должны лежать куски ядерного топлива.
— Надо эвакуировать население, — сказал Прушинский.
— Что вы паникуете? — спросил Щербина.
Первое заседание правительственной комиссии началось на третьем этаже в кабинете секретаря горкома партии после 22:00. Не менее 30 министров, военных и промышленных экспертов заняли места на рядах стульев возле двери. Щербина стоял посреди комнаты за столом, заваленным картами, документами и уставленным пепельницами с сигаретными окурками. Было жарко, в воздухе висел густой дым, напряжение нарастало.
Академик Легасов слушал, как Щербина принимал доклады Маломужа и Майорца. Они не дали подробной информации о состоянии дел на станции и в городе и не предложили никакого плана ликвидации последствий аварии. Сказали только, что при испытаниях остановки турбин на 4-м энергоблоке произошли два взрыва подряд, реакторный зал уничтожен. Имеются сотни пострадавших: двое умерли, остальные в городской больнице. Радиационная обстановка на 4-м блоке сложная, но, хотя уровни радиации в городе существенно отклонились от нормы, угрозы здоровью людей они не представляют.
Щербина разделил членов комиссии по группам. Одна, во главе с Мешковым, заместителем Славского, начнет расследование причин аварии. Вторая будет собирать дозиметрическую информацию. Генерал Иванов из Войск гражданской обороны и генерал Геннадий Бердов из МВД Украины подготовят возможную эвакуацию.
Евгений Воробьев, замминистра здравоохранения СССР, займется всеми медицинскими вопросами. Наконец, Валерий Легасов возглавит команду по ликвидации последствий катастрофы.
Как и чернобыльских физиков, Легасова больше всего пугала возможность новой цепной реакции в обломках реактора №4. Операторы станции уже пытались промочить ядерное топливо, высыпая мешки с борной кислотой — изотоп бора поглощает нейтроны — в водяные емкости системы охлаждения. Но раствор исчез в лабиринте разломанных труб, спутанных в зале реактора.
Скляров приказал доставить еще 10 т этого вещества с Ровенской АЭС, находящейся более чем в 300 км к западу. Директор Ровенской станции сначала не хотел расставаться с запасом — а что, если авария случится у него? Когда мешки все же загрузили, сломался грузовик. Так что борную кислоту привезут на ЧАЭС только завтра.
Легасов уже понял, что героические, но обреченные на провал усилия операторов ЧАЭС охладить разрушенную активную зону привели лишь к затоплению подвальных помещений 3-го и 4-го блоков зараженной водой и выбросу в атмосферу облаков радиоактивного пара. Вдобавок из кратера реактора поднимался отравленный поток радиоактивных аэрозолей — светящаяся куча топливных элементов и зловещее пятно, которое заметил Прушинский при полете над реактором, неопровержимо свидетельствовали: в развалинах что-то горит. Огонь каким-то образом нужно потушить, реактор изолировать.
Но обломки, выброшенные из активной зоны, делали саму Чернобыльскую станцию и территорию вокруг нее радиоактивным минным полем. Подходить к 4-му энергоблоку, даже на короткое время, было смертельно опасно. Подобраться поближе, чтобы накрыть реактор, или использовать обычные методы тушения вроде пены (или воды, как британцы 30 годами ранее сделали в Виндскейле), было невозможно.
Никто из членов комиссии не мог предложить, чем затушить горящий реактор. Легасов в ужасе огляделся вокруг: политики не знали ядерной физики, ученые и инженеры были скованы нерешительностью, чтобы предложить выход. Все понимали: что-то нужно сделать — но что?
Облака радионуклидов продолжали подниматься в небо над реактором №4, а эксперты, собравшиеся в «Белом доме», все еще не могли решить, нужно ли эвакуировать население Припяти. Начиная с полудня дозиметристы гражданской обороны каждый час замеряли уровень радиации в городе — и цифры становились все более тревожными: на улице Леси Украинки, менее чем в 3 км от реактора, к середине дня отметили 0,5 рентгена в час, а к вечеру значение поднялось до 1,8 рентгена. Приборы показывали величины, в десятки тысяч раз превосходящие естественный радиационный фон, но заместитель союзного министра здравоохранения настаивал на том, что непосредственной угрозы для населения нет. Он возмущенно напомнил, что даже при аварии 1957 года на «Маяке», данные по которой все еще оставались секретными, население закрытого города не вывозили.
«Тогда людей не эвакуировали! — сказал он. — Зачем делать это здесь?»
В самом деле, до порога, официально установленного советскими властями для эвакуации в случае ядерной аварии, было еще далеко. Согласно «Критериям принятия решения о мерах защиты населения в случае аварии ядерного реактора», эвакуация становилась обязательной, только если ожидалось, что граждане получат одноразовую дозу облучения выше 75 бэр — в 15 раз выше годовой дозы, считавшейся безопасной для работников АЭ5.
Даже правила, устанавливающие, когда населению нужно сообщать о радиационной утечке, были противоречивы, и оставалось неясным, за кем последнее слово в распоряжении об эвакуации. Щербина мог опасаться вызвать панику в Припяти.
Но на этот момент у него было не слишком много оснований думать, что советские граждане, давно привыкшие к новостям о несчастьях и с недоверием относящиеся к официальной информации, и вправду потеряют голову, если предупредить их об аварии. Более насущными были требования секретности. К утру воскресенья милиция отрезала весь район блокпостами, затем КГБ отключил междугороднюю телефонную связь. К вечеру отключили и местные телефоны, но до сих пор не было ни объявления по радио об аварии, ни рекомендаций оставаться дома и закрыть окна. Щербина знал, что скрыть исход 50 000 жителей атомграда никак не удастся.
Офицеры гражданской обороны и физики не были согласны с оптимистичным прогнозом замминистра здравоохранения: даже если краткосрочно радиационная обстановка в городе казалась терпимой, ожидать ее улучшения не приходилось. До сих пор хвост паров от реактора тянулся на северо-северо- запад — в сторону от Припяти и Киева, в Белоруссию.
К полудню субботы военные зарегистрировали по его следувнешние дозы радиации с опасным для жизни уровнем 30 рентген в час в 50 км от станции. Ветер мог перемениться в любую минуту, юго-восточнее города гремели грозы. Даже небольшой дождь над Припятью вызовет выпадение радиоактивных осадков — с ужасными последствиями для населения.
В Киеве председатель Совета министров республики уже дал указание приготовить более тысячи автобусов и грузовиков для возможной эвакуации из города. Но ничто не могло двинуться без санкции сверху. Щербина хотел собрать больше информации, прежде чем принять решение. Он решил ждать до утра. В это время началась какая-то активность в зияющей могиле 4-го блока.
Около 8 часов вечера субботы заместитель главного инженера станции по науке заметил среди руин рубиновое свечение. За этим последовали серия небольших взрывов и ослепительные белые вспышки из развалин центрального зала. Они устремлялись вверх, как гейзеры света, освещая на всю высоту 150-метровую вентиляционную трубу. Двумя часами позже, когда командапод руководством эксперта ВНИИАЭС, исследовательского института Министерства энергетики и электрификации, отбирала образцы из канала охлаждения, стены 4-гоэнергоблока сотряс громоподобный рев. Техники укрылись за балочным мостом, с неба сыпались раскаленные обломки, стрелки дозиметров уперлись в конец шкалы.
В Припяти продолжала заседать правительственная комиссия. По-прежнему царила атмосфера нереальности происходящего: к примеру, помощники председателя набросали план восстановления реактора и подключения его к энергосетям, хотя уже было понятно, что это невозможно. По воспоминаниям Виталия Склярова, незадолго до полуночи заседание прервали: помощник сообщил Щербине, что вскоре позвонит Генеральный секретарь Горбачев, нужно коротко доложить ему о ситуации. Щербина потребовал очистить помещение, но, когда Скляров встал, остановил его.
— Нет-нет, сядь, — сказал он. — Слушай, что я тебе скажу. Потом скажешь своему начальству в точности то же самое. Телефон ВЧ — кодированной высокочастотной линии из Москвы — зазвонил, и Щербина ответил.
— Произошла авария, — сказал он Горбачеву. — Полная паника. Тут сейчас нет никого из партийных органов, ни секретаря обкома, ни сотрудников райкома. Собираюсь потребовать от министра энергетики снова запустить все блоки. Мы примем меры к ликвидации аварии.
Несколько минут, пока говорил Горбачев, Щербина молчал. Наконец он сказал: «Хорошо», повесил трубку на рычаг и повернулся к Склярову.
— Ты все слышал? Скляров слышал, и он был потрясен.
— Вы не можете восстановить реактор, потому что нет больше реактора, — сказал он. — Он не существует.
— Я видел это своими глазами.
Через несколько минут телефон спецсвязи зазвонил снова.
Это был Щербицкий, первый секретарь Коммунистической партии Украины. Щербина повторил Щербицкому то, что до этого говорил Горбачеву: все можем — со всем справимся. Это был план действий, построенный на фантазиях и отрицании реальности. Затем он протянул трубку Склярову. — Он хочет поговорить с тобой.
Говори то же, что я сказал. — Я не согласен с тем, что говорит Борис Евдокимович, — сказал Скляров. — Нужно всех эвакуировать. Щербина выхватил у него из рук трубку.
— Он паникер! — закричал он Щербицкому. — Как вы собираетесь эвакуировать всех этих людей? Мы опозоримся перед всем миром!
Источник: www.forbes.ru
lsvsx
Чернобыль был взорван, чтобы развалить СССР и оторвать Украину от России
Трагедия на Чернобыльской АЭС была умышленно спровоцирована с целью развала СССР и отрыва Украины от России.
Таковы результаты независимого физико-технического расследования, проведённого физиком-ядерщиком Николаем Кравчуком (закончил кафедру теории атомного ядра физического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова).
Результаты исследования изложены им в работе «Загадка Чернобыльской катастрофы», опубликованной в 2011 году в Москве, где она получила определённый резонанс. Ещё до издания книги, после первых утечек в украинской прессе, Кравчук был сразу же уволен с работы в Институте теоретической физики НАНУ.
Выводы Кравчука поддержали в рецензии на книгу поддержали профессор, д.т.н. И.А. Кравец, и д.ф-м.н. В.А. Вышинский.
Однако до широкой украинской публики результаты работы учёного не дошли.
Кравчук обратился за поддержкой к представителям Киевского русского клуба. Киевский русский клуб считает нужным довести её результаты до общественности Украины.
Ученый утверждает, что взрыв реактора был заранее спланирован и осуществлён под руководством горбачёвского ЦК КПСС, а вина была аккуратно свалена на персонал станции, оказавшийся «козлом отпущения». Затем атомщики были вынуждены оправдываться в условиях круговой поруки и давления «перестройщиков». Что и было косвенно признано перед мировым сообществом горбачёвским руководством, к которому и ведут все нити.
«В августе 1986 года официальная версия развёртывания событий на ЧАЭС была представлена на сессии МАГАТЭ, и вот её главный вывод: «первопричиной аварии является совсем маловероятное сочетание нарушений порядка и режима эксплуатации, допущенное персоналом энергоблока», отмечает Николай Кравчук. То есть, взорвать Чернобыль без заранее продуманного внешнего вмешательства персонал станции просто не смог бы.
Ни Минэнерго СССР, ни Минатом России, ни Госатом Украины, руководствуясь корпоративной солидарностью в крайне закрытой отрасли атомной энергетики, не были заинтересованы в объективном расследовании, и сделали всё, чтобы оно не состоялось, в частности, манипулировали оперативными журналами станции. В результате, до сих пор так и не удалось принять обоснованную официальную версию.
С 1 по 23 апреля 1986 года «состояние активной зоны реактора существенно изменилось. Такие изменения произошли не случайно, а в результате хорошо спланированных, заранее реализованных действий», пишет Кравчук. На четвёртом энергоблоке содержалось максимальное количество радиоактивных материалов на 1.500 Мки.
К моменту испытаний реактор находился в крайне неустойчивом состоянии с падениями мощности. Кроме того, в некоторых ячейках реактора находилось более высокообогащённое топливо с атомных подводных лодок (плутоний-239), что привело к резкому росту мощности и температуры в активной зоне. Вместе с тем, запас графитовых стержней, заглушающих реактор, был исчерпан.
Квалифицированные специалисты ЧАЭС (А. Чернышёв) не были допущены на работу в день испытаний, а те, кто были тогда на станции, «просили убедить руководителя испытаний А. Дятлова НЕМЕДЛЕННО прекратить испытания, остановить реактор». Увы, напрасно, так как он получал прямо противоположные указания.
Кроме того, большинство средств аварийной защиты реактора были отключены. «Эксперимент проводили именно с тем турбогенератором (ТГ-8), на котором был сломан подшипник, а не с исправным ТГ-7». Вибрационные испытания на усиленной вибрации проводились одновременно с холостой работой турбины со снижением частоты и увеличением амплитуды и мощности колебаний. После парового взрыва, произошедшего из-за неисправности технических систем (подшипник), не выдержавших перегрузки от резонанса в процессе испытаний, наступила «реакция превращения воды и пара в гремучую водородно-кислородную смесь (то есть, второй этап взрывного процесса), утверждает учёный.
После водородного объёмного взрыва в замкнутом пространстве реактора произошло уплотнение к стенкам ядерного топлива из «двух или более полиячеек», почему-то оказавшегося в реакторе в избытке, и была достигнута локальная критическая масса, приведшая к «квазиядерному» взрыву. А только он мог сдвинуть на 90 градусов «верхнюю крышку» «кастрюли» весом более 2000 тонн, размещавшейся над активной зоной», «внутри блока образовалось облако плазмы с температурой 40 тысяч градусов», которое и отметили внешние очевидцы аварии. Наличие скрытого персоналом высокообогащённого урана 238U «проявилось в наличии избытка калифорния в продуктах аварии» в первые сутки, – утверждает Николай Кравчук, – «именно он давал 17% гамма-активности, превращаясь опять-таки в плутоний-239 (с периодом полураспада чуть более 2 суток – что существенно для последующего)! Стоит отметить и сейсмическое воздействие взрыва такой силы, таких масштабов, потрясшего здание блока массой в десятки тысяч тонн, – он, безусловно, мог индуцировать локальное землетрясение», которое и было зарегистрировано. Однако вопреки этим явным доказательствам факт ядерного взрыва, равно как и его симптомы, старались не признавать.
Сам по себе этот взрыв не привёл сразу к широкому радиоактивному заражению. Резкий рост радиации в последующие сутки произошёл из-за постепенного нарастания реакции плутония и серии взрывов, значительно усиленных неправильным тушением с помощью воды и песка в расчёте на то, что содержимое реактора цело.
«Если бы сразу было понимание сути произошедшего, то было ясно и что делать – никаких засыпок, кроме разве что забрасывания мешками с борной кислотой!» «Именно тогда, с 27 апреля, резко возросло радиационное загрязнение окрестностей – в десятки раз, так что случившееся вечером 26 апреля было неотвратимо, и никакая борная кислота не помогла бы в тот момент… И если бы это было понятно сразу, то стало бы очевидным, что самой первоочередной задачей было: сосредоточиться на немедленной эвакуации населения из 50-километровой зоны». Однако и этого не было сделано.
Примечательна судьба одного из непосредственных виновников катастрофы, Анатолия Дятлова, отдававшего преступные приказы и осведомлённого и ещё и о других испытаниях на блоке, которые должны были по замыслу стоявших за ним руководителей гарантированно «добить» Чернобыль, даже если бы это не удалось сделать на предыдущем этапе (это, увы, удалось). Что, по мнению Кравчука, «позволяет понять и его действия, и поведение после аварии – как будто у него была гарантия от слишком тяжёлого наказания?» Через 4 года, в октябре 1990 года, после официальных писем за подписью академика Сахарова, Елены Боннер, и других видных либеральных могильщиков СССР, был досрочно освобождён в связи с заболеванием. Лечился в ожоговом центре в Мюнхене. Умер в 1995 году от инфаркта. А Дятлову команды отдавал Георгий Копчинский, – тогда заведующим сектором атомной энергетики ЦК КПСС в Отделе Тяжелой промышленности и Энергетики ЦК КПСС, ранее работавший на ЧАЭС, бывший руководитель Департамента атомной энергетики и промышленности Совета министров СССР, затем бывший заместитель председателя Государственного комитета Украины по ядерной и радиационной безопасности, наконец, в 2000 году – гендиректор Госатома Украины, – и ныне дающий советы в сфере атомной безопасности!
Возможно, он один из инициаторов травли и замалчивания Николая Кравчука. И Дятлов, и Копчинский, издали собственные описания Чернобыльской катастрофы, не содержащие каких-либо ясных версий её причин.
Источник: lsvsx.livejournal.com
20 страшных фактов о Чернобыле, которые лучше не читать на ночь
В настоящее время сериал «Чернобыль» от HBO находится на пике популярности и весь мир, наконец, узнал, что же произошло на Чернобыльской АЭС. Зрители были поражены тем, как быстро радиация расправляется с людьми и всем живым, что становится на её пути и теперь они хотят знать больше. Мы собрали для вас 20 пугающих фактов о Чернобыле, которые помогут больше узнать о взрыве на Чернобыльской АЭС.
Сложно оценить, но конечная смертность от чернобыльской аварии может составлять от 4000 до 90 000 человек.
Это число будет включать две немедленные смерти от первоначального взрыва, 29 смертей от острой лучевой болезни в последующие месяцы и тысячи, которые могут умереть в будущем по причинам, связанным с радиацией.
Василий Игнатенко, один из первых пожарных, принявших участие в устранении катастрофы (появившийся как персонаж сериала «Чернобыль»), перенес ужасную медленную двухнедельную смерть от радиационного облучения
На похоронах Игнатенко его тело было настолько опухшим и деформированным, что его обувь и одежда больше не подходили ему
На фото жена Игнатенко Людмила.
Врачи определяли тех, кто получил большую дозу радиации по «ядерному загару». Их кожа была бурого цвета, даже под одеждой
В результате радиофобии в Европе после чернобыльской аварии было произведено около 100 000–200 000 абортов
Радиофобия — комплекс нервно-соматических психических и физиологических расстройств, иногда трудно поддающийся лечению, выражающийся в боязни различных источников ионизирующего (радиация) и неионизирующего электромагнитного излучения (радио).
Территория вокруг Чернобыля стала известна как Рыжий лес из-за всех мертвых деревьев
Высокая доза поглощённой радиации привела к гибели деревьев и окрашиванию их в буро-красный цвет, которое произошло в течение 30 минут после взрыва. Во время работ по дезактивации территории лес был снесён бульдозерами и захоронен.
Чернобыль, Припять (соседний город с большим количеством жителей) и многие окрестности теперь известны как Зона отчуждения
И там нельзя жить.
Несмотря на то, что Зона отчуждения по-прежнему охраняется украинскими военными и все еще очень радиоактивна, тысячи людей незаконно вернулись в свои дома
По оценкам, там проживает 130–150 человек. Многие из них — пожилые женщины, которые до сих пор работают на земле.
А жизнь в Зоне отчуждения мрачна
Там нет школ или больниц, и определенно там небезопасно жить, потому что это место всё еще радиоактивно.
Жителям не разрешалось брать с собой домашних животных во время эвакуации в 1986 году
И, как в сериале, туда были отправлены отряды, чтобы убить животных.
Но в лесах Чернобыля и в Зоне отчуждения все еще выживают сотни бездомных собак
Они являются потомками тех, кто остался в Припяти и выжил.
К сожалению, из-за радиации у этих собак значительно сокращается продолжительность жизни
Немногие из них живут больше 6 лет.
Но вы можете посетить Зону отчуждения — на самом деле тысячи людей сделали это
Туристические агентства сообщили о 40% скачках в бронировании однодневных поездок с момента выхода сериала от HBO.
Вещи, которые вы можете увидеть в Припяти сегодня, включают в себя школьную столовую, заполненную выброшенными противогазами, лежащими на полу
Или этих таинственных кукол, которые аккуратно разложены на кроватях, в Чернобыле
Но, как говорят, это постановка.
А вот школьные тетрадки в Припяти самые настоящие
Во многих дети пишут о своих планах на лето.
Есть даже жуткие рисунки, которые появились на разных зданиях
И заброшенный парк в Припяти, который выглядит очень призрачно
В Украине в первые пять лет после катастрофы заболеваемость раком среди детей увеличилась более чем на 90%
А в течение первых 20 лет после аварии в России, Украине и Белоруссии было зарегистрировано около 5000 случаев рака щитовидной железы среди людей до 18 лет.
Над 4-м энергоблоком, где произошла авария было построено укрытие, чтобы не допустить дальнейшее распространение радиоактивной пыли
В феврале 2013 года на Чернобыльской АЭС обвалилось несколько бетонных панелей. Само укрытие не пострадало, и на уровень радиации на ЧАЭС это происшествие не повлияло. Однако, появились опасения, что и само укрытие может обрушиться, как эта крыша.
Чернобыльская АЭС фактически продолжала работать вплоть до декабря 2000 года
В 2 часа 17 минут по московскому времени был выключен последний реактор Чернобыльской АЭС.
Источник: 4tololo.ru