Кто читает асадова Ютуб

Содержание

Читайте все стихи русского поэта Эдуарда Асадова на одной странице.

Артистка

Концерт. На знаменитую артистку, Что шла со сцены в славе и цветах, Смотрела робко девушка-хористка С безмолвным восхищением в глазах. Актриса ей казалась неземною С ее походкой, голосом, лицом. Не человеком — высшим божеством, На землю к людям посланным судьбою.

Шло «божество» вдоль узких коридоров, Меж тихих костюмеров и гримеров, И шлейф оваций гулкий, как прибой, Незримо волочило за собой. И девушка вздохнула:- В самом деле, Какое счастье так блистать и петь! Прожить вот так хотя бы две недели, И, кажется, не жаль и умереть!

А «божество» в тот вешний поздний вечер В большой квартире с бронзой и коврами Сидело у трюмо, сутуля плечи И глядя вдаль усталыми глазами. Отшпилив, косу в ящик положила, Сняла румянец ватой не спеша, Помаду стерла, серьги отцепила И грустно улыбнулась:- Хороша. Куда девались искорки во взоре? Поблекший рот и ниточки седин.

И это все, как строчки в приговоре, Подчеркнуто бороздками морщин. Да, ей даны восторги, крики «бис», Цветы, статьи «Любимая артистка!», Но вспомнилась вдруг девушка-хористка, Что встретилась ей в сумраке кулис. Вся тоненькая, стройная такая, Две ямки на пылающих щеках, Два пламени в восторженных глазах И, как весенний ветер, молодая. Наивная, о, как она смотрела! Завидуя.

Эдуард Асадов — Пока мы живы (Стих и Я)

Уж это ли секрет?! В свои семнадцать или двадцать лет Не зная даже, чем сама владела. Ведь ей дано по лестнице сейчас Сбежать стрелою в сарафане ярком, Увидеть свет таких же юных глаз И вместе мчаться по дорожкам парка.

Ведь ей дано открыть мильон чудес, В бассейн метнуться бронзовой ракетой, Дано краснеть от первого букета, Читать стихи с любимым до рассвета, Смеясь, бежать под ливнем через лес. Она к окну устало подошла, Прислушалась к журчанию капели. За то, чтоб так прожить хоть две недели, Она бы все, не дрогнув, отдала!

Эдуард Асадов. Остров Романтики. Москва: Молодая гвардия, 1969.

Баллада о друге

Когда я слышу о дружбе твердой, О сердце мужественном и скромном, Я представляю не профиль гордый, Не парус бедствия в вихре шторма,- Я просто вижу одно окошко В узорах пыли или мороза И рыжеватого щуплого Лешку — Парнишку-наладчика с «Красной Розы». Дом два по Зубовскому проезду Стоял без лепок и пышных фасадов, И ради того, что студент Асадов В нем жил, управдом не белил подъездов.

Ну что же — студент небольшая сошка, Тут бог жилищный не ошибался. Но вот для тщедушного рыжего Лешки Я бы, наверное, постарался! Под самой крышей, над всеми нами Жил летчик с нелегкой судьбой своей, С парализованными ногами, Влюбленный в небо и голубей. Они ему были дороже хлеба, Всего вероятнее, потому, Что были связными меж ним и небом И синь высоты приносили ему.

А в доме напротив, окошко в окошко, Меж теткой и кучей рыбацких снастей Жил его друг — конопатый Лешка, Красневший при девушках до ушей. А те, на «Розе», народ языкатый. Окружат в столовке его порой: — Алешка, ты что же еще неженатый? — Тот вспыхнет сразу алей заката И брякнет: — Боюсь еще. молодой. Шутки как шутки, и парень как парень, Пройди — и не вспомнится никогда.

«…Как много тех, с кем можно лечь в постель…» — Эдуард Асадов. Читает Леонид Юдин

И все-таки как я ему благодарен За что-то светлое навсегда! Каждое утро перед работой Он к другу бежал на его этаж, Входил и шутя козырял пилоту: — Лифт подан. Пожалте дышать на пляж. А лифта-то в доме как раз и не было. Вот в этом и пряталась вся беда.

Лишь «бодрая юность» по лестницам бегала, Легко, «как по нотам», туда-сюда. А летчику просто была б хана: Попробуй в скверик попасть к воротам! Но лифт объявился. Не бойтесь. Вот он!

Плечи Алешкины и спина! И бросьте дурацкие благодарности И вздохи с неловкостью пополам! Дружба не терпит сентиментальности, А вы вот, спеша на работу, по крайности, Лучше б не топали по цветам! Итак, «лифт» подан! И вот, шагая Медленно в утренней тишине, Держась за перила, ступеньки считает: Одна — вторая, одна — вторая, Лешка с товарищем на спине. Сто двадцать ступеней. Пять этажей.

Это любому из нас понятно. Подобным маршрутом не раз, вероятно, Вы шли и с гостями и без гостей. Когда же с кладью любого сорта Не больше пуда и то лишь раз Случится подняться нам в дом подчас — Мы чуть ли не мир посылаем к черту. А тут — человек, а тут — ежедневно, И в зной, и в холод: «Пошли, держись!» Сто двадцать трудных, как бой, ступеней! Сто двадцать — вверх и сто двадцать — вниз!

Вынесет друга, усадит в сквере, Шутливо укутает потеплей, Из клетки вытащит голубей: — Ну все! Если что, присылай «курьера»! «Курьер» — это кто-нибудь из ребят. Чуть что, на фабрике объявляется: — Алеша, Мохнач прилетел назад! — Алеша, скорей! Гроза начинается! А тот все знает и сам. Чутьем. — Спасибо, курносый, ты просто гений!- И туча не брызнет еще дождем, А он во дворе: — Не замерз?

Идем!- И снова: ступени, ступени, ступени. Пот градом. Перила скользят, как ужи. На третьем чуть-чуть постоять, отдыхая. — Алешка, брось ты! — Сиди, не тужи. — И снова ступени, как рубежи: Одна — вторая, одна — вторая. И так не день и не месяц только, Так годы и годы: не три, не пять, Трудно даже и сосчитать — При мне только десять.

А после сколько?! Дружба, как видно, границ не знает, Все так же упрямо стучат каблуки. Ступеньки, ступеньки, шаги, шаги. Одна — вторая, одна — вторая. Ах, если вдруг сказочная рука Сложила бы все их разом, То лестница эта наверняка Вершиной ушла бы за облака, Почти не видная глазом.

И там, в космической вышине (Представьте хоть на немножко), С трассами спутников наравне Стоял бы с товарищем на спине Хороший парень Алешка! Пускай не дарили ему цветов И пусть не писали о нем в газете, Да он и не ждет благодарных слов, Он просто на помощь прийти готов, Если плохо тебе на свете. И если я слышу о дружбе твердой, О сердце мужественном и скромном, Я представляю не профиль гордый, Не парус бедствия в вихре шторма,- Я просто вижу одно окошко В узорах пыли или мороза И рыжеватого, щуплого Лешку, Простого наладчика с «Красной Розы»..»

Эдуард Асадов. Зарницы войны. Повесть. Стихи. Поэмы.

Москва: Военное изд-во, 1989.

Баллада о ненависти и любви

I Метель ревет, как седой исполин, Вторые сутки не утихая, Ревет, как пятьсот самолетных турбин, И нет ей, проклятой, конца и края! Пляшет огромным белым костром, Глушит моторы и гасит фары. В замяти снежной аэродром, Служебные здания и ангары. В прокуренной комнате тусклый свет, Вторые сутки не спит радист. Он ловит, он слушает треск и свист, Все ждут напряженно: жив или нет?

Радист кивает: — Пока еще да, Но боль ему не дает распрямиться. А он еще шутит: «Мол, вот беда Левая плоскость моя никуда! Скорее всего перелом ключицы. » Где-то буран, ни огня, ни звезды Над местом аварии самолета. Лишь снег заметает обломков следы Да замерзающего пилота. Ищут тракторы день и ночь, Да только впустую.

До слез обидно. Разве найти тут, разве помочь — Руки в полуметре от фар не видно? А он понимает, а он и не ждет, Лежа в ложбинке, что станет гробом. Трактор если даже придет, То все равно в двух шагах пройдет И не заметит его под сугробом. Сейчас любая зазря операция. И все-таки жизнь покуда слышна. Слышна ведь его портативная рация Чудом каким-то, но спасена.

Встать бы, но боль обжигает бок, Теплой крови полон сапог, Она, остывая, смерзается в лед, Снег набивается в нос и рот. Что перебито? Понять нельзя. Но только не двинуться, не шагнуть! Вот и окончен, видать, твой путь! А где-то сынишка, жена, друзья. Где-то комната, свет, тепло. Не надо об этом!

Еще по теме: Можно ли зарабатывать на Ютубе ислам

В глазах темнеет. Снегом, наверно, на метр замело. Тело сонливо деревенеет. А в шлемофоне звучат слова: — Алло! Ты слышишь? Держись, дружище — Тупо кружится голова. — Алло! Мужайся! Тебя разыщут. Мужайся?

Да что он, пацан или трус?! В каких ведь бывал переделках грозных. — Спасибо. Вас понял. Пока держусь! — А про себя добавляет: «Боюсь, Что будет все, кажется, слишком поздно. » Совсем чугунная голова. Кончаются в рации батареи. Их хватит еще на час или два.

Как бревна руки. спина немеет. — Алло!- это, кажется, генерал.- Держитесь, родной, вас найдут, откопают. — Странно: слова звенят, как кристалл, Бьются, стучат, как в броню металл, А в мозг остывший почти не влетают. Чтоб стать вдруг счастливейшим на земле, Как мало, наверное, необходимо: Замерзнув вконец, оказаться в тепле, Где доброе слово да чай на столе, Спирта глоток да затяжка дыма.

Опять в шлемофоне шуршит тишина. Потом сквозь метельное завыванье: — Алло! Здесь в рубке твоя жена! Сейчас ты услышишь ее. Вниманье! С минуту гуденье тугой волны, Какие-то шорохи, трески, писки, И вдруг далекий голос жены, До боли знакомый, до жути близкий! — Не знаю, что делать и что сказать. Милый, ты сам ведь отлично знаешь, Что, если даже совсем замерзаешь, Надо выдержать, устоять!

Хорошая, светлая, дорогая! Ну как объяснить ей в конце концов, Что он не нарочно же здесь погибает, Что боль даже слабо вздохнуть мешает И правде надо смотреть в лицо. — Послушай! Синоптики дали ответ: Буран окончится через сутки. Продержишься? Да? — К сожалению, нет. — Как нет? Да ты не в своем рассудке! Увы, все глуше звучат слова. Развязка, вот она — как ни тяжко.

Живет еще только одна голова, А тело — остывшая деревяшка. А голос кричит: — Ты слышишь, ты слышишь?! Держись! Часов через пять рассвет. Ведь ты же живешь еще! Ты же дышишь?! Ну есть ли хоть шанс? — К сожалению, нет. Ни звука.

Молчанье. Наверно, плачет. Как трудно последний привет послать! И вдруг: — Раз так, я должна сказать! — Голос резкий, нельзя узнать. Странно. Что это может значить? — Поверь, мне горько тебе говорить. Еще вчера я б от страха скрыла. Но раз ты сказал, что тебе не дожить, То лучше, чтоб после себя не корить, Сказать тебе коротко все, что было.

Знай же, что я дрянная жена И стою любого худого слова. Я вот уже год тебе не верна И вот уже год, как люблю другого!

О, как я страдала, встречая пламя Твоих горячих восточных глаз. — Он молча слушал ее рассказ, Слушал, может, последний раз, Сухую былинку зажав зубами. — Вот так целый год я лгала, скрывала, Но это от страха, а не со зла. — Скажи мне имя. — Она помолчала, Потом, как ударив, имя сказала, Лучшего друга его назвала! Затем добавила торопливо: — Мы улетаем на днях на юг.

Здесь трудно нам было бы жить счастливо. Быть может, все это не так красиво, Но он не совсем уж бесчестный друг. Он просто не смел бы, не мог, как и я, Выдержать, встретясь с твоими глазами. За сына не бойся. Он едет с нами. Теперь все заново: жизнь и семья. Прости. Не ко времени эти слова.

Но больше не будет иного времени. — Он слушает молча. Горит голова. И словно бы молот стучит по темени. — Как жаль, что тебе ничем не поможешь! Судьба перепутала все пути. Прощай!

Не сердись и прости, если можешь! За подлость и радость мою прости! Полгода прошло или полчаса? Наверно, кончились батареи. Все дальше, все тише шумы. голоса. Лишь сердце стучит все сильней и сильнее!

Оно грохочет и бьет в виски! Оно полыхает огнем и ядом. Оно разрывается на куски! Что больше в нем: ярости или тоски? Взвешивать поздно, да и не надо! Обида волной заливает кровь. Перед глазами сплошной туман.

Где дружба на свете и где любовь? Их нету! И ветер как эхо вновь: Их нету! Все подлость и все обман! Ему в снегу суждено подыхать, Как псу, коченея под стоны вьюги, Чтоб два предателя там, на юге, Со смехом бутылку открыв на досуге, Могли поминки по нем справлять?!

Они совсем затиранят мальца И будут усердствовать до конца, Чтоб вбить ему в голову имя другого И вырвать из памяти имя отца! И все-таки светлая вера дана Душонке трехлетнего пацана. Сын слушает гул самолетов и ждет. А он замерзает, а он не придет! Сердце грохочет, стучит в виски, Взведенное, словно курок нагана. От нежности, ярости и тоски Оно разрывается на куски.

А все-таки рано сдаваться, рано! Эх, силы! Откуда вас взять, откуда? Но тут ведь на карту не жизнь, а честь! Чудо?

Вы скажете, нужно чудо? Так пусть же! Считайте, что чудо есть! Надо любою ценой подняться И всем существом, устремясь вперед, Грудью от мерзлой земли оторваться, Как самолет, что не хочет сдаваться, А сбитый, снова идет на взлет! Боль подступает такая, что кажется, Замертво рухнешь назад, ничком! И все-таки он, хрипя, поднимается.

Чудо, как видите, совершается! Впрочем, о чуде потом, потом. Швыряет буран ледяную соль, Но тело горит, будто жарким летом, Сердце колотится в горле где-то, Багровая ярость да черная боль! Вдали сквозь дикую карусель Глаза мальчишки, что верно ждут, Они большие, во всю метель, Они, как компас, его ведут! — Не выйдет! Неправда, не пропаду! — Он жив. Он двигается, ползет!

Встает, качается на ходу, Падает снова и вновь встает. II К полудню буран захирел и сдал. Упал и рассыпался вдруг на части. Упал, будто срезанный наповал, Выпустив солнце из белой пасти. Он сдал, в предчувствии скорой весны, Оставив после ночной операции На чахлых кустах клочки седины, Как белые флаги капитуляции.

Идет на бреющем вертолет, Ломая безмолвие тишины. Шестой разворот, седьмой разворот, Он ищет. ищет. и вот, и вот — Темная точка средь белизны! Скорее! От рева земля тряслась. Скорее!

Ну что там: зверь? Человек? Точка качнулась, приподнялась И рухнула снова в глубокий снег. Все ближе, все ниже. Довольно! Стоп! Ровно и плавно гудят машины.

И первой без лесенки прямо в сугроб Метнулась женщина из кабины! Припала к мужу: — Ты жив, ты жив! Я знала. Все будет так, не иначе. — И, шею бережно обхватив, Что-то шептала, смеясь и плача. Дрожа, целовала, как в полусне, Замерзшие руки, лицо и губы. А он еле слышно, с трудом, сквозь зубы: — Не смей. ты сама же сказала мне.. — Молчи! Не надо! Все бред, все бред! Какой же меркой меня ты мерил?

Как мог ты верить?! А впрочем, нет, Какое счастье, что ты поверил! Я знала, я знала характер твой! Все рушилось, гибло. хоть вой, хоть реви! И нужен был шанс, последний, любой! А ненависть может гореть порой Даже сильней любви! И вот, говорю, а сама трясусь, Играю какого-то подлеца. И все боюсь, что сейчас сорвусь, Что-нибудь выкрикну, разревусь, Не выдержав до конца!

Прости же за горечь, любимый мой! Всю жизнь за один, за один твой взгляд, Да я, как дура, пойду за тобой, Хоть к черту! Хоть в пекло! Хоть в самый ад! И были такими глаза ее, Глаза, что любили и тосковали, Таким они светом сейчас сияли, Что он посмотрел в них и понял все!

И, полузамерзший, полуживой, Он стал вдруг счастливейшим на планете. Ненависть, как ни сильна порой, Не самая сильная вещь на свете!

Источник: rupoem.ru

«Он через сердце видел мир»… 100 лет со дня рождения Эдуарда Асадова.

На его долю выпало много испытаний. Но Герой Советского Союза, почетный гражданин Севастополя Эдуард Асадов не сломался и не замкнулся. Семнадцатилетним мальчишкой он отправился добровольцем на фронт. Воевал, мечтал о победе, а в перерывах между боями писал стихи. В битве за Севастополь был тяжело ранен.

В госпитале узнал, что больше никогда не сможет видеть. Он потерял зрение, но не волю. После войны Э. А. Асадов окончил Литературный институт, писал свои добрые, мудрые, наполненные любовью к жизни стихи, выпускал книги: “Светлые дороги”, “Судьбы и сердца”, “Не надо сдаваться, люди!”.

В этом году исполняется 100 лет со дня рождения Эдуарда Асадова, одного из самых ярких и самобытных поэтов современности, Героя Советского Союза, удивительного по силе духа и мужеству человека, потерявшего зрение в юности, но нашедшего в себе силы жить и творить для людей. Сам он говорил:

«Во всякое стихотворения я вкладываю кусочек своей души, каждое пропуская через сердце»…

Жизненный путь Асадова был наполнен тяжелейшими испытаниями. Но поэт, преодолевал их. Шаг за шагом…
В Туркмении есть город Мары, который 100 лет назад назывался Мевр. Именно в этом местечке 7 сентября 1923 года родился мальчик, которого родители назвали Эдуард. Глава семейства, отец будущего поэта, Аркадий Григорьевич Асадов армянин, родом из Нагорного Карабаха. Его настоящая фамилия Асадьянц, а звали его Артас.

Еще по теме: Как вернуть старую версию Ютуба на Айфон

В какой-то момент, он решил поменять имя и фамилию на более привычные для русского слуха. И стал зваться Аркадием Асадовым. Имея склонность к точным наукам, Аркадий Григорьевич поступил учиться в Томский политехнический институт, где с головой погрузился в водоворот политической борьбы.

Вступил нелегально в партию большевиков и свято верил в непогрешимость учения Маркса и Ленина. Осенью 1916 года по доносу провокатора был схвачен, арестован и отправлен на три года в тюрьму. А вскоре прогремела революция. Его выпустили и назначили комиссаром, потом следователем губернского ЧК. В гражданскую войну воевал на Кавказе с дашнаками, где дослужился до званий комиссара стрелкового полка и командира стрелковой роты.
Асадов, в книге своих воспоминаний «Интервью у собственного сердца» вспоминал, что родители познакомились в Барнауле, в 1923 году. Мама только что закончила гимназию, работала учительницей. Звали её Лидия Ивановна Курдова, внучка Ивана Калустовича Курдова, секретаря самого Николая Гавриловича Чернышевского и приехавшей сюда работать в одну из школ.

Мало кто знает, однако кроме прямых русских и армянских корней в генеалогическом древе Эдуарда Асадова есть и примесь английской крови, да не простой, а самого настоящего лорда. А дело было так… Дочь путиловского рабочего Вера Андреева решила как то прогуляться мимо витой чугунной ограды какого-то петербургского особняка.

Там её и приметил его хозяин – английский лорд Вильям Джозеф Норман. Однако, лорд был женат, имел к тому времени троих детей. А жена его была тяжело больна. Лорд о ней заботился как мог, но его угораздило вдруг без ума влюбиться. Веру и Вильяма закружила любовь.

От этой связи у лорда появилось ещё трое детей – Вера, Мария и Владимир. Отец Веры с проклятиями выгнал дочь из дома. Тогда, лорд Норманн поселил Веру с детьми в небольшом домике на Васильевском острове. Брак продлился 15 лет. Когда Норман умер, его английские дети уехали на родину, а русские – в Казань.

Вот здесь-то, дочь Веры Андреевны, Мария, познакомилась с Иваном (Ованесом) Курдовым. Они поженились. В браке родилось шестеро детей, среди которых была и Лидия – мать будущего поэта.
Когда родители Эдуарда поженились. Отец вышел в отставку и тоже стал преподавать в школе.

Эдуард Асадов с родителями.

Детство поэта было наполнено любовью. Но семейное благополучие длилось недолго. Когда Эдуарду исполнилось шесть лет, случилось трагическое событие – скончался его отец. Умер он всего в 30 лет, пройдя всю Гражданскую войну, не от бандитской пули, а от банальной кишечной непроходимости. Мама Эдуарда не смогла находиться в городке, где каждая улочка напоминала ей о покойном муже.

Поэтому Лидия Ивановна переезжает с сыном к своим родителям, в Свердловск. Здесь маленький Эдик пошел в первый класс. Здесь же, в восемь лет, он написал свое первое в жизни стихотворение.
Наблюдая за склонностью мальчика к творчеству, мама записала его в театральный кружок, где Эдику пророчили большое будущее. А ему самому нравилось рифмовать слова и складывать их в четверостишья. Мальчик писал стихи не только о том, что видел вокруг, но и о своих чувствах.

Его матери удалось привить сыну не только любовь к литературе и поэзии, но и воспитать его очень порядочным человеком. Честь и совесть в этой семье ставили превыше всего. А еще – любовь и верность. А вот в Бога поэт не верил… Асадов недоумевал, как может создатель, если он действительно где-то существует, допускать такое количество боли, горя, страданий на земле?

Асадов говорил, что готов был стать верующим человеком, если бы нашелся человек, который смог бы объяснить ему этот парадокс. Зато молодой человек свято верил в доброту, которой на белом свете должно быть в разы больше зла, иначе мир просто обречен на гибель. Он надеялся встретить настоящую любовь, такую, как была у родителей, он мечтал о своей «прекрасной незнакомке», зачитываясь стихами классиков и пытаясь создавать собственные произведения на эту же тему. А свои первые стихи Эдуард Асадов написал, когда ему исполнилось всего лишь 8 лет.
В 1938 году маму Эдуарда пригласили на работу в Москву. Поэтому старшие классы мальчик заканчивал в столице. После окончания школы перед ним встал выбор куда поступать – в театральный или литературный институт. Но планам поэта не суждено было сбыться. Выпускной в его школе состоялся 14 июня 1941 года, а 22 июня Германия напала на Советский Союз.

Парень сразу же пошел в военкомат и записался добровольцем на фронт.

Асадов в молодости, до ранения.

Эдуарда назначают в расчет боевого орудия. Воевал он на Московском, Ленинградском и Северо-Кавказском фронтах. Его товарищи были восхищены отвагой, мужеством и смелостью юноши. И все это время поэт не переставал писать стихи. Свои чувства и эмоции он спешил переложить на бумагу. Читал свои стихи сослуживцам, укрепляя боевой дух товарищей.

В 1943 году Асадов получил лейтенантские погоны и назначение сначала на Северо-Кавказский, а затем на Четвертый Украинский фронт. Со временем стал комбатом.

Роковыми для поэта стали бои под Севастополем, где его собственная батарея была полностью уничтожена прицельным огнем противника. Орудия были разбиты, зато оставались запасы снарядов, в которых очень нуждались на соседнем рубеже. С наступлением рассвета боеприпасы загрузили в машину, которую Асадов взялся доставить к батарее, обеспечивающей наступление.
Это решение было равным самоубийству. Оно казалось невыполнимым, так как местность была открытой, равниной, и простреливалась вражеской артиллерией и авиацией. Но именно эти, вовремя доставленные снаряды дали возможность подавить огневые точки противника. Его решение повлияло на исход сражения.
А вот для него самого, к сожалению, эта битва стала последней. 4 мая 1944 года осколком снаряда, который взорвался в двух шагах от машины, Асадову снесло часть черепа, залив лицо кровью и полностью ослепив. Лицо поэта превратилось в кровавое месиво. Удивительно, но с этим тяжелейшим ранением он продолжил путь, и боеприпасы были доставлены…
По мнению медиков, после таких ранений человек умирает в течение нескольких минут. И уж точно никак не способен совершать какие-то действия. Но факт остаётся фактом. Асадов довел машину до соседней батареи, находясь практически без сознания, и только после этого отключился. Не приходил в сознание он около месяца.
Стоит отметить, что поэт был награжден орденом Красной Звезды только в 1945 году. После войны получил два ордена «Знак Почёта», медаль «За оборону Ленинграда», медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» В 1985 году – орден Отечественной войны I степени. В 1998 году, в канун своего 75-летия, Асадов был удостоен звания Героя Советского Союза. Этой награды много лет добивался его бывший военный командир.
Когда юноша очнулся, ему пришлось выслушать две новости. Первая заключалась в том, что он является феноменом – никто из медиков даже не предполагал, что молодой офицер с таким ранением сможет выжить, сохранив при этом способность говорить, двигаться, мыслить. Это была хорошая новость. А о плохом Асадов узнал в тот же день, как открыл глаза – и… не увидел ничего вокруг. Оставшуюся жизнь ему предстояло провести в полной темноте – юноша навсегда лишился зрения.
В самые первые дни, погруженный во тьму, потерянный и беспомощный, он не хотел больше жить. Но медсестра, которая ухаживала за юным офицером, возмутилась – ему ли, такому отважному и сильному, думать о гибели? И заявила, что лично она с удовольствием связала бы свою жизнь с героем. Эдуард никогда не узнал, всерьез ли говорила эта женщина или хотела подбодрить страдающего мальчишку. Но это ей удалось – Асадов понял, что жизнь не закончилась, он может быть еще кому-то нужен.

Из воспоминаний Асадова о потере зрения –

«Что было потом? А потом был госпиталь и двадцать шесть суток борьбы между жизнью и смертью. «Быть или не быть?» — в самом буквальном смысле этого слова. Когда сознание приходило — диктовал по два-три слова открытку маме, стараясь избежать тревожных слов. Когда уходило сознание, бредил. Было плохо, но молодость и жизнь всё-таки победили.

Впрочем, госпиталь был у меня не один, а целая обойма. Из Мамашаев меня перевезли в Саки, затем в Симферополь, потом в Кисловодск в госпиталь имени Десятилетия Октября (теперь там санаторий), ну, а оттуда — в Москву. Переезды, скальпели хирургов, перевязки. И вот самое трудное — приговор врачей: «Впереди будет всё. Всё, кроме света».

Это-то мне предстояло принять, выдержать и осмыслить, уже самому решать вопрос: «Быть или не быть?». А после многих бессонных ночей, взвесив всё и ответив: «Да!» — поставить перед собой самую большую и самую важную для себя цель и идти к ней, уже не сдаваясь».

Э. Асадов за работой.

Переписанные от руки листочки с творчеством Эдуарда люди передавали друг другу.
Он вспоминал :

Еще по теме: Как скопировать ссылку на свой Ютуб

«Я вновь стал писать стихи. Писал и ночью и днём, и до и после операции, писал настойчиво и упорно. Понимал, что ещё не то и не так, но снова искал и снова работал….
…Никогда не забуду этого 1 мая 1948 года. И того, каким счастливым я был, когда держал купленный возле Дома учёных номер журнала «Огонёк», в котором были напечатаны мои стихи. Вот именно, мои стихи, а не чьи-то другие! Мимо меня с песнями шли праздничные демонстранты, а я был, наверное, праздничнее всех в Москве!»

У него появились сотни поклонниц. Они регулярно навещали своего кумира ещё в госпитале, а как минимум шесть из них были готовы выйти за него замуж. Уже на больничной койке Асадов нашел жену.
Эдуард расписался с артисткой детского театра Ириной Викторовой, не устояв перед её чарами. В 1955 году у них родился сын Аркадий, единственный ребенок Асадова. Поэт был счастлив, но через несколько лет последовал тяжелый развод, после которого мальчик остался с матерью. О дальнейшей судьбе Аркадия не удалось найти ничего. Известно только, что живет он в Москве.

Брак этот оказался непрочным. Асадов признавался, что одно из самых популярных его стихотворений «Они студентами были» (о супружеской измене) пережито на собственной шкуре.

После собранья, в субботу,
Вернувшись домой с работы,
Жену он застал однажды целующейся с другим.
Нет в мире острее боли.
Умер бы лучше, что ли!
С минуту в дверях стоял он,
уставя в пространство взгляд.
Не выслушал объяснений,
Не стал выяснять отношений,
Не взял ни рубля, ни рубахи,
а молча шагнул назад…

Ирина Викторова, первая жена.

Кристина Асадова внучка поэта, в отличие от своего отца, дала несколько интервью газетам о своем знаменитом дедушке. Кристина закончила филологический факультет МГУ имени Ломоносова в 2000 году. Работает в Московском государственном университете международных отношений. В одном из интервью она вспоминала о дедушке:

«Отмечали дни рождения деда всегда шумно и весело. Приходили его друзья. Бабушка была потрясающей хозяйкой. Накрывался стол. Так как дедушка родился в Туркмении, то очень любил плов. Бабушка пекла вкусные плюшки, ватрушки, пироги… Дед был мастер делать настойки, которыми угощал гостей.

Одна из любимых называлась «перцовка». Кроме того, был большим ценителем армянского коньяка, который ему часто дарили. Дедушка ведь был армянин и очень гордился этим. А еще любил получать в подарок книги. Читала ему вслух бабушка Галина Валентиновна.

Каждый вечер часами без устали! Это был своего рода ритуал… Все каникулы и выходные я проводила с дедушкой…Очень его любила. И он относился ко мне с большой нежностью. Из каждого города Советского Союза, где выступал с творческими вечерами, всегда присылал мне письма, напечатанные на машинке.

Рассказывал о городе, о том, как его принимала публика…. …Дедушка всегда был щедр: дарил мне вещи, игрушки. Из каждой поездки привозил сувениры. Особенно много из Севастополя, куда и меня не раз брал с собой. Но больше вспоминается, как мы с ним либо что-то читали, либо музыку слушали, либо он что-то рассказывал. А рассказчиком дед был прекрасным— с потрясающим чувством юмора.

Очень любил классическую музыку. У него было много пластинок. Из исполнителей нравился Вертинский. А еще обожал цыганские песни».

В 1951 году поэт с успехом заканчивает Московский литературный университет. Выходят его первые сборники стихов. Эдуард становится членом КПСС и Союза писателей, появляется долгожданное всеобщее признание его творчества. Издаваемые книги раскупались практически сразу же.
Асадов часто проводит литературные вечера и встречи, но при этом у Эдуарда не появилась звездная болезнь. Он так и остается скромным, отзывчивым к чужой беде человеком. Рассказанные людьми истории из реальной жизни становятся основой для его новых произведений. Асадов говорил, что надо уметь увидеть в малом – большое, в обычном – необычное. И жить по принципу из его стихотворения “Когда мне встречается в людях дурное”, которое заканчивается так:

“И все же, и все же я верить не брошу,
что надо в начале любого пути с хорошей,
с хорошей и только с хорошей,
с доверчивой меркою к людям идти…».

Всего писатель выпустил около 60 сборников стихов. Обостренное чувство справедливости, жажда жизни, неповторимость интонаций и жизненная правда чувствуется в его поэзии.

Со второй супругой Асадов познакомился в 1961 году, на концерте, проводимом во Дворце культуры МГУ. Актриса Москонцерта Галина Разумовская попросила пропустить ее выступление вперед, так как она боялась опоздать на самолет. Она должна была читать стихи женщин-поэтов. Асадов тогда пошутил, что мужчины тоже пишут. Она осталась послушать, что он станет читать.

А после его выступления попросила прислать стихи ей в Ташкент, чтобы она смогла их читать со сцены. После выступления Галина написала автору обстоятельное письмо о том, какой успех имели его стихи.
Завязалось знакомство, дружеское общение, которое со временем переросло в брак.
Он очень боялся вновь ошибиться, но это была самая настоящая любовь. Галина Разумовская стала для него не только женой. Она стала его глазами, его чувствами. Свои потрясающие стихи он посвятил именно ей. Молодым всегда было интересно проводить время вместе. Девушка не пропустила ни одного творческого вечера мужа, сопровождала его всюду.

От Галины исходила моральная и физическая поддержка. В 60 лет она научилась водить машину, чтобы супругу было комфортно перемещаться по городу и ездить на дачу. Она категорически отказывалась от приобретения телевизора, так как считала неэтичным смотреть его при незрячем муже. Зато они вместе слушали радио, а еще Галина Валентиновна читала ему вслух книги, газеты или журналы.

Он даже не пользовался палочкой, потому что с ним рядом всегда была Галина, помогавшая и направлявшая его в самом прямом смысле. О личной жизни Эдуарда Асадова и Галины Разумовской можно сказать одно: пара прожила долгую жизнь, 36 лет, в любви и согласии. Однако, детей им Бог так и не дал. Галина ушла из жизни раньше своего супруга, скончавшись от сердечного приступа в 1997 году.

Поэт вспоминал этот период, как один из самых сложных в своей жизни. Ведь он остался совсем один. И снова писал. Ей, своей любимой, но уже неземной.

Сквозь звёздный звон, сквозь истины и ложь,
Сквозь боль и мрак и сквозь ветра потерь
Мне кажется, что ты ещё придёшь
И тихо-тихо постучишься в дверь…

Асадов со второй женой, Галиной Разумовской.

Стихи поэт вслепую набирал на печатной машинке, не используя в быту никаких приспособлений для незрячих, кроме специальных часов, позволяющих ему определять время. По квартире передвигался сам, четко помнил расположение всех предметов. Он очень любил дисциплинированность и терпеть не мог необязательности.

Вся жизнь семьи Асадовых была подчинена четкому графику: ранний подъем, завтрак в семь утра и затем в кабинете начитывал стихи на диктофон. После обеда, который всегда был в два часа, поэт садился печатать свои стихи. А супруга уже после начисто перепечатывала их, готовила к сдаче в издательство.

Стоит отметить, что критики не жаловали Асадова при жизни. Называли его поэтом для кухарок, что не мешало ему быть всенародным любимцем. Асадов получал мешки писем от благодарных поклонников. Он собирал полные залы слушателей. Книги его мгновенно раскупались.

Смерть жены, конечно подкосила поэта. Однако, он не сдавался до самого конца. Он писал, встречался с почитателями своего таланта до последнего дня, пока сердечный приступ не унес и его жизнь. Вызвали «скорую». Но она приехала слишком поздно. 21 апреля 2004 года поэта не стало.

Похоронили Асадова в Москве, на Кунцевском кладбище. Хотя сам он просил похоронить его сердце в Крыму, на Сапун-горе, рядом с тем местом, где из-за ранения он лишился зрения. К сожалению, родственники по каким-то причинам не выполнили завещание поэта…

Знаете… Думаю, что лучше всего о поэте расскажут его стихи. не поленитесь, найдите его томик стихов. Да и в интернете их тоже можно найти. Почитайте – не пожалеете…

Источник: bakalycbs.ru