Простить царю Николаю II отречение от престола не могут многие. Его называют предателем, который бросил страну в самое тяжелое время, «сдал, как сдают эскадрон», как написал русский поэт Александр Блок.
Александр Блок
В советское время тема отречения Николая II была закрытой. Историки доверяли свидетельствам людей, которые и совершали переворот, то есть воспроизводилась их версия событий. Сейчас исследователям дали полную свободу. Так как же это было на самом деле?
В ноябре 2009 года историк Пётр Мультатули дает интервью «Аргументам и фактам», в котором рассказывает свою версию событий тех дней. По его словам, это был грандиозный заговор против царя, который готовился в течение года верхушкой Государственной думы (её председателем Родзянко, лидером кадетов Милюковым, промышленником Коноваловым, представителем революционного крыла Думы Керенским), руководством военно-промышленных комитетов (Гучковым) и представителями Ставки (генералами Алексеевым, Рузским, Брусиловым). На переворот их толкала тщеславная мысль о том, что управлять страной они будут лучше.
О главном мифе «отречения Императора Николая II»
Историк приводит несколько аргументов, которые говорят о том, что отречения на самом деле не было. Во-первых, долгие годы оригинала документа никто не видел. Его удалось найти только в 1928 году в архиве Академии наук в Ленинграде. Манифест представляет из себя лист бумаги, разрезанный пополам. Верхняя и нижняя части напечатаны на разных пишущих машинках.
Хотя согласно основному закону империи оригиналы документов особой важности государь должен был писать от руки. Слово «Псков» вообще напечатано на третьей машинке, а дата и время, вписанные внизу от руки, имеют следы подчисток и исправлений. Важно, что депутат Думы Шульгин, который, по его собственным словам, вместе с Гучковым принимал отречение у государя, уверял, что документ манифеста представлял собой не один лист бумаги, а «четыре телеграфные четвертушки». Добавим, что сохранившийся документ обращён не к «верным подданным», а к таинственному «начальнику штаба».
Во-вторых, на манифесте отсутствуют титул императора и его личная печать. Подпись государя начертана карандашом. В 2006 году исследователь Андрей Разумов фактически доказал, что «карандашная подпись» взята с Приказа Николая II по армии и флоту от 1915 года и «переведена» по специальной технологии.
Кроме того, на манифесте есть ещё и подпись министра императорского двора Владимира Фредерикса, которая тоже написана карандашом и обведена пером. Однако, когда граф был допрошен чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства, он заявил: «Меня не было в тот момент рядом с императором». Этот допрос задокументирован.
Наконец, в дневники, которые тщательно вел государь, кто-то внес поддельные записи. Подруга императрицы Анна Вырубова в воспоминаниях, изданных в 20-е годы за рубежом, писала, что царь, когда его доставили в Александровский дворец, сказал ей: «Эти события в Пскове меня так потрясли, что я все эти дни не мог вести свой дневник». Возникает вопрос: кто их тогда вёл? Кроме того, из дневников Николая II получается, что он не знал ни времени своего отъезда из Пскова в Ставку, ни прибытия в Могилёв, так как время отбытия и прибытия, указанное в дневнике, не совпадает с временем, указанным в документах Ставки.
Отречение или отрешение?
Пётр Мультатули уверен, что на самом деле в момент отречения от престола Николай II был арестован, к нему никого не пускали. Итак, государя тщетно уговаривают подписать отречение, но он отказывается. Тогда его подпись подделывают, а манифест публикуют. На вопрос журналиста: «Почему император не пробовал бежать?» Историк отвечает, что Николай II был православным человеком, поэтому воспринял происходящие с ним события как волю Божию и не стал бороться за власть. Он и его семья понесли свой крест мученичества за Россию.
Николай II
В итоге, историк делает вывод, что отречения не было. Хотя, конечно, все вышеперечисленные аргументы не дают сделать такое обобщение. Более правдоподобным кажется то, что оригинал документа элементарно был потерян, но это совершенно не значит, что его не существовало в принципе. Тогда и карандашная подпись, и отсутствие титула императора, а также императорской печати объяснимы. Другое дело, для каких целей был подделан этот документ и разве может официальное свидетельство отречения Николая II вообще потеряться?
Конечно, это только один из всех возможных вариантов. В этом случае логично бы было предположить, что оригинальный документ хранился где-нибудь в частных архивах высокопоставленного чиновника, а в ленинградскую картотеку была сдана подделка. Еще проще объяснить несовпадения чисел в николаевском дневнике. Государь вполне мог заполнять их по памяти.
Но во все остальные выводы не поддаются никакому сомнению — никакого добровольного отречения от престола не было. Вместо этого совершился настоящий государственный переворот. Или, как метко заметил историк и публицист Михаил Назаров, состоялось не «отречение», а «отрешение». Даже в самое глухое советское время не отрицали, что события 23 февраля — 2 марта 1917 года в царской Ставке и в штаб-квартире командующего Северным фронтом были верхушечным переворотом, который по счастливой случайности для заговорщиков совпал с началом «февральской буржуазной революции», затеянной силами петроградского пролетариата.
Но фактически манифест был подписан. Неопровержимыми доказательствами отречения царя от престола являются многочисленные мемуары участников событий. Остались и воспоминания императрицы Марии Фёдоровны, которая 4 марта встретилась со своим сыном в Могилёве.
Императрица Мария Федоровна
Она сделала в своей памятной книжке запись: «…Дорогой Ники встретил меня на станции. Горестное свидание! Он открыл мне своё кровоточащее сердце, оба плакали. Бедный Ники рассказывал обо всех трагических событиях, случившихся за два дня.
Сначала пришла телеграмма от Родзянко, в которой говорилось, что он должен взять всё с Думой в свои руки, чтобы поддержать порядок и остановить революцию; затем — чтобы спасти страну, предложил образовать новое правительство и …отречься от престола в пользу своего сына (невероятно!). Но Ники естественно не мог расстаться со своим сыном и передал трон Мише! Все генералы телеграфировали ему и советовали то же самое, и он… подписал манифест. Ники был неслыханно спокоен и величественен в этом ужасно унизительном положении».
Кто кого предал?
Так получилось, что в те роковые дни конца февраля-начала марта рядом с государем не оказалось того, кто смог бы его поддержать и направить. Как-только царская власть пошатнулась, а в стране начался хаос, окружение Николая II начало примерять корону на себя.
Важную роль взял на себя начальник штаба Верховного главнокомандующего Михаил Алексеев.
М.В. Алексеев
Историк Василий Цветков писал, что отношения между русским военачальником и царем базировались на взаимном и полном доверии, а одной из черт, способствующих сближению обоих, стала их глубокая религиозность. В письме императрице Александре Фёдоровне государь писал: «Не могу тебе передать, до чего я доволен генералом Алексеевым. Какой он добросовестный, умный и скромный человек, и какой работник!» Но именно Алексеев выступил за отречение царя и своими действиями способствовал принятию императором этого решения. «Умоляю Ваше Величество, ради спасения России и династии, поставить во главе правительства лицо, которому бы верила Россия и поручить ему образовать кабинет. В настоящее время это единственное спасение. Медлить невозможно и необходимо это провести безотлагательно» — писал Алексеев царю.
На государя оказывалось невероятное давление. Известие о том, что в Петрограде восстание приобретает огромный масштаб, а офицеры, давшие клятву в верности, бросают свою службу и идут под флаги новой власти, подкосили Николая II. Из-за заговора чиновников император был блокирован и лишен связи с внешним миром. Из-за сговора он так и не смог попасть к своей семье, это в то время, когда государь узнает, что его дети больны корью. Царь вынужден постоянно менять свои планы, узнавать о состоянии дел в Петрограде из писем от доверительных лиц, которые тасуют факты в свою угоду.
Кульминацией стал ночной разговор с генералом Николаем Рузским, который потеряв самообладание, в грубой форме доказывает императору необходимость ответственного министерства. Генерал Александр Спиридович писал так об этом в своих воспоминаниях: «В тот вечер Государь был побеждён.
Рузский сломил измученного, издёрганного морально Государя, не находившего в те дни около себя серьёзной поддержки. Государь сдал морально. Он уступил силе, напористости, грубости, дошедшей в один момент до топания ногами и до стучания рукою по столу. Об этой грубости Государь говорил с горечью позже своей Августейшей матушке и не мог забыть её даже в Тобольске».
Сюда же можно добавить письма царю практически от всех главнокомандующих фронтами, в которых военные убеждали Николая II отречься от престола в пользу сына при регентстве Михаила Александровича ради спасения страны. Уже после отречения Николай II показал коменданту Владимиру Воейкову стопку телеграмм командующих фронтами и сказал: «А что мне осталось делать — меня все предали, даже Николаша» (великий князь Николай Николаевич).
Отречение как попытка спасти Россию
Конституционная монархия была для Николая II вариантом не приемлемым, поскольку в этом случае монарх царствует, но не управляет. Он принял на себя высшую власть в качестве самодержца, а это значит, что он обязался нести ответственность перед Богом. Соглашаясь передать свои права другим, он лишает себя власти управлять событиями, не избавляясь от ответственности за них. Иными словами, передача власти правительству, которое будет ответственно перед парламентом, никоим образом не избавит его от ответственности за действия этого правительства. Тем более, что императору были известны компетентность и политические способности тех людей, которые претендовали на народное доверие, и царь был о них не слишком высокого мнения.
По мнению историка Георгия Каткова, в создавшейся ситуации отречение привлекало Николая II как более достойное решение, чем положение конституционного монарха. Этот выход давал ему возможность снять с себя ответственность за те беды, которые, по его убеждению, неизбежно обрушатся на страну, как только управление перейдёт в руки властолюбивых политиков, утверждающих, что пользуются народным доверием.
Решение было принято, и государь написал телеграмму генералу Алексееву о том, что «во имя блага, спокойствия и спасения горячо любимой России», он готов пойти на этот шаг. После того, как Николай II сообщил о своем решении Рузскому и его помощникам, царь перекрестился, перекрестились и все остальные. О том, какой эффект эта новость произвела на приближенных царя, не стоит и говорить. Царь сообщил о своём отречении министру императорского двора Фредериксу, на что тот через некоторое время заметил: «Никогда не ожидал, что доживу до такого ужасного конца. Вот что бывает, когда переживёшь самого себя».
В конце концов, Николай II поменял свое решение – он отказался не только за себя, но и за сына. Царь понял, что после отречения ему не дадут воспитывать своего ребенка и побоялся расстаться с ним. Гучков сказал, что они должны уважать отцовские чувства государя и принять его решение.
Источник: dzen.ru
Отречение Николая Второго: отрекся, но не согрешил?
Валентин Серов. Портрет императора Николая II (1900)
Документ-загадка
Во второй половине дня 2 марта 1917 года в Пскове с разницей в несколько часов появляются два документа, с подписью Николая II. В первом тексте, подписанном с 14.45 до 15.00 и переданном генералу Н. Рузскому и сопровождающим его лицам, последний русский император отрекался от престола в пользу своего сына Алексея. В 16 часов Николай II отправляет телеграмму начальнику штаба Ставки Верховного главнокомандующего генералу М. Алексееву: «Во имя блага, спокойствия и спасения горячо любимой России, я готов отречься от престола в пользу моего сына. Прошу всех служить ему верно и нелицемерно. НИКОЛАЙ».
Однако не этой телеграмме было суждено стать историческим документом об отречении последнего русского царя. 2 марта в 23.40 представители Государственной думы А. И. Гучков и В. В. Шульгин получили окончательный текст отречения Николая II от престола за себя и наследника Алексея, известный в истории как Манифест об отречении. Власть перешла к Михаилу Александровичу Романову, который на следующий день отказался от престола до созыва Учредительного собрания.
Манифест об отречении Николая II — один из ключевых и загадочных документов российской истории ХХ века. До сих пор историки не могут прийти к единому мнению относительно причин, вызвавших его появление. Диапазон версий необычайно широк: от попыток доказать, что никакого отречения не было и Николай II сознательно подписал текст, который не мог быть законным, до идеи о том, что падение монархии в России явилось следствием хорошо организованного заговора военных, депутатов и сановников, которые считали, что для спасения страны необходимо было отстранить от власти последнего самодержца.
Скорее всего, мы никогда до конца не сможем узнать, что же именно произошло в царском поезде, следовавшем из Могилева в Царское Село, но оказавшемся в Пскове. До нас дошло значительное число воспоминаний, однако их ценность как исторических источников неравнозначна. Некоторые мемуары писались уже значительно позже 2 марта, с учетом политической ситуации в России и той позиции, которую занимал автор по отношению к событиям февраля или октября 1917 года.
Очевидно одно: императору приходилось принимать решение в критической, постоянно меняющейся ситуации и в очень короткие сроки (этим объясняется несколько телеграмм государя). Ни Николай II, ни Александра Феодоровна не могли в тот момент спокойно общаться друг с другом, а также получать более или менее полное представление о происходящем. То, что 25 февраля казалось императрице бунтом «мальчишек и девчонок», за два дня превратилось в мощную революцию, когда войска отказывались подчиняться приказам, а командующие фронтами просили Николая отречься от престола.
Практически все источники, сообщающие о причинах, которыми руководствовался Николай II 2 марта, говорят о его нежелании проливать кровь, стремлении остаться со своей семьей и жить «частным человеком», не покидая Родины. Николай II принял решение об отречении под сильным давлением со стороны военных и депутатов и в обстоятельствах исключительной сложности. До самого последнего момента император надеялся спасти династию: лишь ночью с 1 на 2 марта он дал согласие на реформы в управлении страной, которых требовали представители Думы и которые ограничивали самодержавную власть монарха, но ситуация менялась слишком быстро. Этой меры, как уверяли Николая II, уже было недостаточно для прекращения беспорядков в Петербурге и Москве.
Церковь приняла отречение к сведению
При этом сам царь считал, что отречение от престола дает повод обвинить его в нарушении клятвы. Историк С. П. Мельгунов в своей книге приводит одну из версий того, как был подписан акт об отречении: «Если надо, чтобы я отошел в сторону для блага России, я готов на это», — сказал Государь: «но я опасаюсь, что народ этого не поймет.
Мне не простят старообрядцы, что я изменил своей клятве в день священного коронования». Однако, несмотря на опасения Николая II, «попытки обнаружить состав некоего церковно-канонического преступления в отречении Императора Николая II от власти представляются несостоятельными», — отмечается в Акте о прославлении семьи последнего русского императора.
Канонический статус миропомазанного на Царство православного государя не был определен в церковных канонах». Помазание на царство никогда не являлось церковным таинством. Не существует также достаточных богословских и исторических оснований рассматривать царскую власть как разновидность священства.
В византийских и древнерусских текстах мы можем найти множество пышных выражений, описывающих власть царя, который ответственен лишь перед Христом и сам представляет собой некий образ Христа на Земле. Но эти пышные метафоры не защищали правителей ни от политических заговоров, ни от насильственного пострижения в монашество, ни от насильственной смерти.
Достаточно вспомнить судьбы некоторых византийских императоров, а также Павла I, Александра II и других русских правителей. Конечно, в Средневековье фигура монарха была сакральной. Во Франции и Англии существовало поверье, что рука короля исцеляет от золотухи, и правители периодически совершали определенный обряд исцеления и раздачи милостыни.
На Руси положение царей также было особым: споры между патриархом Никоном и протопопом Аввакумом окончились трагедией для обоих после того, как Алексей Михайлович поддержал реформы Никона, но затем принял личное участие в осуждении патриарха. Трагический конфликт Ивана Грозного со святителем Филиппом также показывал, что царь ощущал за собой право вмешиваться в дела Церкви, но последняя противилась этому даже в синодальный период. Церковь смотрела на монарха не как на священника, но как на человека, получившего благословение на управление государством. Царь отличался от других людей по своему происхождению и служению, но он оставался мирянином. Поэтому необходимо различать верноподданнические похвалы царю от его канонического статуса в Церкви.
9 марта 1917 года Святейший синод выразил свое отношение к отречению. В рабочих документах говорилось о том, что нужно «принять к сведению отречение Николая II и его брата Михаила». В обнародованном воззвании «К верным чадам Русской Православной Церкви по поводу переживаемых ныне событий» было написано: «Святейший Синод усердно молит Всемилостивого Господа, да благословит Он труды и начинания Временного правительства, да дает ему силу, крепость и мудрость, а подчиненных ему сынов великой Российской державы да управит на путь братской любви». По одной из версий, такая реакция Синода могла объясняться тем, что Синод следовал логике государя, также стараясь избежать кровопролития и прекращения беспорядков.
Практически сразу прекратилось молитвенное поминание царской семьи. В Синод пошли письма от верующих с вопросами, не является ли клятвопреступлением поддержка Церковью новой власти, поскольку Николай II отрекся не добровольно, а фактически был свергнут? Поэтому вопрос об отречении Николая II пытались поставить на Соборе 1917-1918 годов. Он обсуждался в кулуарах и в специальных комиссиях Собора, однако на повестку дня вынесен не был: ситуация в стране менялась стремительно, Временное правительство теряло власть, которая переходила к большевикам, и Собор в результате был вынужден прервать свою работу.
Стоит отметить, что святитель Тихон Московский, узнав в июле 1918 года о расстреле царской семьи, при обсуждении на Соборном совете Поместного собора вопроса о ее поминовении, принял решение о повсеместном служении панихид с поминовением Николая II как императора. И это означало, что Церковь понимала, в какой трагический момент царь отрекся от престола, и отказывалась его считать «гражданином Романовым». Канонизировав царскую семью как царственных страстотерпцев, а не просто как Николая Александровича и Александру Федоровну, Русская Церковь признает факт отречения государя, но также признает, что этот шаг был вынужденным и не добровольным.
Трагедия Николая II и его семьи состояла в том, что от престола был вынужден отречься император, который воспринимал абсолютную монархию как святыню, за которую он несет ответственность перед Богом. Практически все рассказы о семье последнего русского императора отмечают их подлинную религиозность и готовность отдать жизнь за Россию. Александра Федоровна накануне и после отречения мужа пишет ему о том, что народ его любит, что армия его поддерживает и что Бог возвратит ему российский престол за те страдания, которые они переносят в феврале 1917 года. Этим надеждам не суждено было сбыться, но семья последнего русского императора рассматривала отречение от престола как жертву, которую они должны были принести для умирения России. Эти мотивы и стали одним из оснований для того, что отречение от престола не стало непреодолимым препятствием для прославления семьи Николая II в чине страстотерпцев, о чем прямо говорится в акте о канонизации: «Духовные мотивы, по которым последний российский Государь, не желавший проливать кровь подданных, решил отречься от Престола во имя внутреннего мира в России, придает его поступку подлинно нравственный характер».
Код для размещения ссылки на данный материал:
Как будет выглядеть ссылка:
Источник: www.nsad.ru
Отречение святого Императора Николая
Фотография Николая II, сделанная после его отречения в марте 1917 года и ссылки в Сибирь
2 / 15 марта 1917 года – одна из самых мрачных дат в истории России. В этот день, ставший апогеем кровавой революции, не без издевки над здравым смыслом названной ее деятелями бескровной, Император Николай II подписал акт об отречении от престола и передаче его великому князю Михаилу Александровичу, а тот не выполнил волю старшего брата, и Российская империя прекратила существование, хотя формально и юридически монархия упразднена была 6 месяцев спустя, 1 сентября 1917 года.
В этот день по инициативе ретивого премьер-министра А. Ф. Керенского, Россия была провозглашена республикой. Совершилась еще одна узурпация, на этот раз уже и с точки зрения демократической идеологии, которую исповедовали революционеры, поскольку государственный строй изменили по произволу нескольких политиков, не пожелавших дожидаться ими же объявленного созыва Учредительного собрания.
Предпринимавшиеся временными министрами бессистемные, судорожные попытки организовать государственную власть на новых началах катастрофически проваливались. Начался процесс распада Российского государства, обернувшийся поражением в войне, появлением сепаратистских образований на окраинах, утратой территорий и братоубийственной смутой, унесшей миллионы человеческих жизней. Для восстановления былого могущества Российского государства, рухнувшего в марте 1917 года, понадобились новые миллионы жертв. Исторически неизбежная победа России над Германией, развязавшей мировую войну в 1914 году, казавшаяся неотвратимой и близкой на исходе 1916 года, из-за крушения империи была отложена на три десятилетия и одержана уже только в 1945-ом.
На ком лежит вина за пережитое Россией бедствие? В любом случае не на Императоре, который принужден был подписать злополучный акт об отречении. Дело в том, что предательство, сделавшее неизбежным его уход, к тому времени, когда он поставил свою подпись под этим документом, было уже совершено.
Высшие военачальники генералы Алексеев, Рузский, Брусилов, Сахаров, великий князь Николай Николаевич, настаивая на отречении, сожгли за собой мосты – само это их домогательство по российским законам являлось тягчайшим преступлением и влекло за собой соответствующую уголовную кару в случае неудачи учиненного ими мятежа. По словам историка С. С. Ольденбурга, «поздно гадать о том, мог ли Государь не отречься.
При той позиции, которой держались ген. Рузский и ген. Алексеев, возможность сопротивления исключалась: приказы Государя не передавались, телеграммы верноподданных ему не сообщались». Отказ императора отречься от престола не мог уже предотвратить его ухода.
Но, утверждают некоторые авторы, лишенный власти, царь все равно не должен был идти навстречу пожеланиям заговорщиков и подписывать акт, не предусмотренный основными законами Российской империи. Что же, однако, заставило Императора поставить свою подпись под неправомерным документом? И жизнь, и смерть святого Царя Николая исключают мысль о том, что, действуя подобным образом, он заботился о себе, что он цеплялся за жизнь. Хотя в случае отказа от отречения он действительно мог быть убит по воле заговорщиков, но не угроза смерти побудила его уступить их требованию. Действительная причина его отречения не представляет собой никакой тайны, она, что называется, лежит на поверхности, она обозначена в самом манифесте:
«В эти решительные дни в жизни России почли Мы долгом совести облегчить народу Нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы».
Передавая власть брату, Царь действовал по велению долга: как Император он прежде всего был верховным вождем вооруженных сил России, императорская власть такова по самой своей природе, по своему происхождению, относящемуся еще ко во временам Римской республики. Присяга императору изначально была присягой воинов своему верховному главнокомандующему, долг которого заключается в том, чтобы вести их к победе. Россия находилась тогда в состоянии войны, в ходе которой у Императора не могло быть высшей заботы, чем довести вверенное ему Богом государство и его вооруженные силы до ее победоносного завершения. Но ни императорский сан, ни святость его носителя не подразумевают пророческого дара, и Царь, опасаясь, что в случае его устранения война завершится поражением, все же не мог быть уверен в неизбежности такого ее печального исхода.
Рассуждая по-человечески, отказом от подписи Николай II усложнил бы заговорщикам продолжение войны, а он, желая блага России, этого делать не хотел. Измена великих князей – тех, которые подталкивали Царя к отречению, в первую очередь, конечно, Николая Николаевича, – и вовлеченных в заговор генералов, не говоря уж о думских депутатах, была предательством по отношению к верховной власти, но в намерении изменников трону продолжать войну до победного конца не было причин сомневаться. Другое дело, что при трезвом взгляде на вещи нельзя было не понимать, что, устраняя Царя, они ввергали страну в смуту и катастрофически снижали шансы на победу, в то время как разделяемые ими опасения, что Николай II под влиянием свой супруги может пойти на сепаратный мир с Германией, – опасения, которые внушались извне и шли в основном из посольств союзников, основаны были на сплетнях и, по сути дела, носили бредовый характер. Однако этой трезвости рассуждения им всем, тем, кто пожелал устранить Царя, обуянным жаждой перемен, рассчитывавшим на карьерные и иные выгоды от этих перемен, как раз и не доставало. Комментируя предпринятые святым Императором на исходе его правления действия, историк его царствования С. С. Ольденбург писал:
«Государь не верил, что его противники совладают с положением: он поэтому до последней минуты старался удержать руль в своих руках. Когда такая возможность отпала – по обстановке было ясно, что он находился уже в плену – Государь пожелал, по крайней мере, сделать все, чтобы со своей стороны облегчить задачу своих преемников. Он назначил намеченного Думским комитетом ген.
Л. Г. Корнилова командующим войсками Петроградского округа. Он подписал указ о назначении князя Львова председателем Совета министров. Он назначил великого князя Николая Николаевича Верховным главнокомандующим. Он, наконец, составил обращение к войскам, призывая их бороться с внешним врагом и верно служить новому правительству.
Государь дал своим противникам все, что мог: они все равно оказались бессильными перед событиями. Руль был вырван из рук державного шофера – автомобиль рухнул в пропасть».
К числу виновников отречения Императора некоторые из современных публицистов причисляют и епископов Православной Церкви. На поприще очернения церковной иерархии особенно усердно подвизается Бабкин. Материал для подобных инвектив черпается из разных источников, но главным образом из мемуаров князя Н. Д. Жевахова, в ту пору занимавшего должность товарища обер-прокурора. Вспоминая о роковых февральских и мартовских днях, Жевахов рассказывал о заседании Святейшего Синода, состоявшемся 26 февраля, на котором он, в отсутствие обер-прокурора Н. П. Раева, замещал его:
Отвергнуто потому, что и священномученик Владимир и другие члены Святейшего Синода понимали, что предводители и участники военного мятежа, а также стоявшие за их спиной и подстрекавшие их к бунту враги царской власти, не страшились церковных кар. Значительное большинство русских людей оставалось и послушными чадами Церкви, и верноподданными, но это было так называемое молчаливое большинство, а на публичной сцене и под ее подмостками орудовали совсем другие элементы: распропагандированные солдаты и рабочие, солидарная с мятежниками или даже подстрекавшая их к бунту интеллигенция, мелкие и крупные игроки из числа оппозиционных политиков, думские депутаты, сплетшие нити заговора высшие военачальники, за спиной которых стояли те члены Императорской фамилии, которые стремились воспользоваться происходящим для того, чтобы устранить ненавистную им Царицу, давно уже раздражавшего их Царя, и заменить его другим лицом. Если бы опасность ситуации ограничивалась только военным мятежом в столице, то Император и остававшиеся верными ему войска, проливавшие кровь на фронте, справились бы с бунтом, но существовал еще такой капитальный фактор, как заговор генералов, обезоруживший Царя, и как справедливо замечает сам Жевахов, резюмируя свершившиеся в феврале и марте 1917 года события, «не революция вызвала отречение, а, наоборот, насильственно вырванный из рук Государя акт отречения вызвал революцию. До отречения Государя была не революция, а солдатский бунт» (с. 302).
Ради справедливости надо сказать, что Жевахов, укоряя Святейший Синод во главе со священномучеником Владимиром в том, что тот отказался выпустить затребованное им воззвание, в отличие от современных скорых на литературную расправу «безбашенных» публицистов, далек от того, чтобы обвинять иерархов в сочувствии планам заговорщиков, обвинять их в соучастии в революции: «Как ни ужасен был ответ митрополита Владимира, – пишет он, – однако допустить, что митрополит мог его дать в полном сознании происходившего, конечно, нельзя» (с. 289).
Правда, его собственная интерпретация мотивов членов Святейшего Синода, отказавшихся издать воззвание, не выдерживает критики. Жевахов находил, что это было «самым заурядным явлением оппозиции Синода к обер-прокуратуре» (с. 289).
Подобная оппозиция, разумеется, существовала, и на вполне законных, с канонической точки зрения, основаниях, потому что полномочия обер-прокуратуры в церковных делах не имели достаточных канонических оснований, а с тех пор как в 1905 году началась подготовка к созыву Поместного Собора, вопрос о целесообразности существования самой обер-прокуратуры, тем более о сохранении ее непомерных полномочий стал вполне легально обсуждаемой темой, не содержавшей в себе никакой крамолы по отношению к Верховной власти. И если бы священномученик Владимир, монархические убеждения которого выражались во многих его публичных выступлениях, проповедях и частных беседах с исчерпывающей очевидностью, равно как и его собратья по Синоду, были убеждены в том, что затребованное товарищем обер-прокурора воззвание возымеет должный эффект и будет способствовать перелому в опасном развитии событий, то ни их принципиальное несогласие с всевластием обер-прокуратуры, ни имевшееся у некоторых из них личное раздражение против обер-прокурора Раева и его товарища князя Жевахова ни в малейшей степени не помешали бы им ввязаться своим воззванием в политическую борьбу на стороне законной царской власти. Не сделали они этого, вероятно, все-таки не потому, что, как считает Жевахов, недооценили опасности и тем более не потому, что, как облыжно утверждают Бабкин и его единомышленники, сами стояли на стороне революции, а потому, что архипастырям Церкви Христовой было виднее, чем другим, что в политическом плане на тот момент борьба со злом была уже проиграна, что борьба эта сосредотачивалась уже в иных, высших духовных измерениях. Предстоял подвиг исповеднического стояния за саму Церковь и за Христа.
Источник: pravoslavie.ru