Сергей ли актер вконтакте
Беседу вела Екатерина Чекунаева
Вёрстка Катерины Вендилло
Фото со спектакля «Алые Паруса»: Наталья Каминская
Портреты: Камиль Айсин
Сергей Ли — российский актёр и певец. Наибольшую известность приобрёл благодаря ролям в мюзиклах Notre-Dame de Paris, «Ромео и Джульетта», «Граф Орлов», «Анна Каренина» Московского театра оперетты.
Как обратить на себя внимание девочек в лагере «Орлёнок», как убедить людей не «вторгаться», помогает ли актёру образование клинического психолога, а также о СПИДе, Норд-Осте, любимых ролях, ужасных отзывах и кулинарии — в нашей беседе.
— Добрый день, Сергей! Поздравляю Вас с премьерой «Братьев Карамазовых», которая состоялась в Доме музыки!
Премьера была давно, но вообще весь год считается премьерным.
— Вы такой многогранный и талантливый актёр и певец…
Не хвалите меня! Знаете, нельзя хвалить, потому что хвалишь — забираешь энергию. Почему говорят: «ругай меня», потому что когда ругаешь, то даёшь что-то… Ругайте, но добрыми словами!
Сергей Ли отвечает на вопросы зрителей!
— Обязательно! Так вот в кого Вы такой талантливый? Кто у вас в семье имеет творческую жилку? Родители?
У нас все очень талантливые. Мой папа научил меня играть на гитаре. Он ушёл из этой жизни 27 сентября… Папа был многогранным, тоже искал себя, очень любил землю. Ещё когда был жив мой дедушка, они сделали бригаду: дедушка арендовал большие площади земли и они выращивали овощи, бахчевые культуры. Все трудились на дедушку — он был главным.
У нас большая семья, старший брат папы, сёстры и нас три брата. Папа пел, слушал рок-музыку.
— Поделитесь ярким впечатлением из детства. Может быть, что-то, связанное с творчеством? Когда Вы запели?
Запел я в детском саду. А впечатление приходит в голову из пионерского лагеря. Еще дома у нас всегда была гитара, но я был ленивым, мне неохота было учиться играть. Гитара была хорошая, папа играл, пел иногда — думаю, в юности больше, потом уже некогда было, надо было работать. И вот гитара лежала. А я в первый раз поехал в лагерь «Орлёнок».
Он и сейчас существует, я езжу туда на фестивали как артист. А что такое лагерь? Это костры, песни под гитару… И я там облажался. Те парни, которые играли на гитарах, привлекали девчонок. И я тоже стал петь, понимая, что чего-то мне не хватает.
Приехал из «Орлёнка», начал учиться играть.
Как говорил мой начальник, когда я работал в ресторане, Давид Каплан: «Человек от обезьяны отличается следующим — он говорит на каком-либо иностранном языке, играет минимум на одном музыкальном инструменте и водит машину. Если вы что-то не умеете из этого делать, значит вы — практически обезьянка». Понятно, что это шутка, но в ней есть доля правды. Поэтому я говорю на английском языке, играю на гитаре и вожу машину.
— У Вас есть какая-то интересная история с английским, поделитесь?
Бродяги
В Моздок, мой родной город, приехали миссионеры из США. Естественно, все англоговорящие: протестантская церковь, песни под гитару, госпелы, клёвые песни, молодёжь, энергия, позитив, библейская школа. И я, чтобы как-то с ними вступить в общение, нашёл разговорник и с разговорником говорил. Но, если я чего-то захочу, если мне это интересно, то я горы переверну. Так и получилось.
Они уехали, я пошел на курсы, сначала групповые, потом, в 11-м классе школы, я опередил всех тех, кто учил английский, и поэтому решил сдавать этот предмет. Это был первый год, когда можно было выбирать экзамены. Я пришёл к директору и сказал, что меняю язык, она удивилась. Готовиться мне помогал репетитор, замечательная Майя Ильинична, она преподавала в Пятигорском ИНЯЗе, а потом у нас, и я брал уроки у неё и у её сына. У них была совершено своя методика.
В итоге я сдал на пять экзамен в Пятигорском ИНЯЗе! Только сочинение написал на «четыре», не добрал одного балла и уехал домой. И слава богу!
— Вы с такой теплотой вспоминаете родные места, часто там бываете? Может быть, приезжаете с гастролями или просто походить, погулять по родным местам? Кто Вас там ждёт?
У меня практически уже никто там не живёт, последними оставались родители мамы, мы там их и похоронили. Моих бабушку и тётю мы привезли сюда, в Подмосковье, они здесь похоронены. У меня ещё была двоюродная бабушка, её другая наша тётя забрала к себе, чтобы она там была не одна.
Но там живет очень важный для меня человек, мой учитель, педагог по вокалу Светлана Борисовна Дзебоева, всегда неправильно пишут её фамилию. И там же мои замечательные одноклассники, я их всех люблю.
Недавно на сайте «Коммерсанта» вышло моё интервью — это моя одноклассница, Ольга Алленова — замечательный журналист, добившиеся высот в своей сфере. Она уникальный человек, я горжусь ей, она гордится мной (смеётся). Дай бог ей счастья, здоровья!
— После университета Вы уехали домой, но потом приехали в Москву, как так получилось? Вы специально выбирали направление, или всё вышло по воле случая?
Нет, в Москву я не собирался… Никто не верил, что я могу поступить в театральное училище.
— Ваши родители Вас поддержали в выборе профессии? Или говорили, что надо получить «нормальную профессию»?
Просто все были рядом, меня не надо было поддерживать. Меня никто не мог переубедить в чём-то или куда-то направить, я всегда всё делал сам, хотя я уважаю чужое мнение, прислушиваюсь. Конечно, я часто спрашиваю совета по профессии, потому что я, в общем, дилетант. В моём окружении есть люди, с которыми я советуюсь, когда что-то не получается.
Бывает наоборот, когда к тебе приходят и начинают говорить, как лучше. Я отвечаю так: «До свиданья! Сначала выйди, сделай, как я, хотя бы примерно, а потом давай мне совет. Если хочешь дать мне совет, сначала спроси, нужен ли он? И если я скажу «да», то вторгайся».
— Вы помните свою первую роль?
Да, народный театр Моздока, я с хлопушкой, «помреж», это была социально значимая пьеса «Подонки». По сюжету в женской колонии ставят спектакль. Мне было лет пятнадцать, наверное, я уже грезил о театре. Тогда ко мне серьёзно не относились. Потом был второй спектакль, «Город любви» или «Город грехов», что-то такое… Там уже у меня были какие-то слова.
— По образованию Вы клинический психолог. Вам это пригодилось?
Конечно. Я даже могу практиковать, когда надоест играть, буду в кабинете принимать, даже коллег. Там — бездна! Очень много работы! Да, у артистов тяжёлая жизнь, но с этим можно разобраться, ничего страшного.
Ничего нет невозможного для человека с интеллектом.
Я даже работал на горячей линии на для пациентов с ВИЧ, где СПИД — это уже последняя стадия. Я закончил психфак, и моя дипломная работа называлась «Особенности самооценки и внутренняя картина болезни ВИЧ-инфицированных потребителей наркотиков».
— Эта работа повлияла на Ваши убеждения, как-то изменила Вас?
Проблема ВИЧ-СПИДа, проблема наркомании в нашей стране очень остро стояла, стоит, и будет стоять. То, что освещают официальные средства массовой информации — всё это неправда, статистика хуже и выше.
Конечно, повлияла очень сильно. Это был 1999 год, проблема ВИЧ-СПИДа активно освещалась, ставилась. Для того, чтобы написать дипломную работу, мне пришлось очень много работать, литературы на эту тему почти не было. Я выбрал эту работу, потому что мне было интересно что-то актуальное, чем до меня никто не занимался.
Мы наконец-то прошли стадию, когда хоть бояться перестали. Раньше произносить слово ВИЧ, СПИД боялись, не разбирались, что это такое. Не соблюдали журналисты каких-то этических моментов, писали страшные заголовки. Ты объясни людям, что главное: знать диагноз, пойти, сдать анализы, вовремя начать лечение. Каждые 10 лет появляются новые препараты, новые терапии, и можно жить полноценно.
Также с наркоманией, наркомания — это болезнь. А в сознании россиян это — изгои, плохие люди. Они плохими не рождаются! Ими становятся, они болеют, им нужно помогать. Это была первая такая мотивация моих студенческих работ.
Источник: contraltopeople.ru
Сергей Ли: «В последнее время мне везёт на роли героев-любовников — наверное, есть во мне что-то такое. » | Интервью»Большой Азии»
20.09.2021 
Алиса Климантович, медиаресурс «Большая Азия» 6595 просмотров
В эксклюзивном интервью медиаресурсу «Большая Азия» Сергей Ли, артист мюзиклов «Анна Каренина» и «Граф Орлов», рассказал о своих персонажах и новом театральном сезоне, а также о личном: о первых победах и первых путешествиях, о корейских корнях и корейской культуре в своей жизни.
— Каким для вас будет новый театральный сезон? Где вас можно будет увидеть?
— В этом году произойдет возрождение нашего проекта, который был временно приостановлен 5 лет назад – это мюзикл «Граф Орлов». Вот такая замечательная новость для нас, для наших зрителей и поклонников. Еще меня можно будет увидеть в рок-опере «КарамазоВы», мюзикле «Анна Каренина». Ну и, посмотрим, сезон только начинается.
— Как вы отнеслись к возможности вернуться к роли Доманского в мюзикле «Граф Орлов»?
— Мы работаем в репертуарном театре, поэтому у нас нет возможности играть все спектакли вместе. Один проект сменяет другой, и, когда происходит расставание, то это всегда, конечно, очень грустно. Я думаю, что все с удовольствием играли бы каждый месяц и «Анну Каренину», и «Графа Орлова», и «Монте-Кристо»… Поэтому я очень рад. Мы уже приступили к репетициям и приглашаем вас прийти на спектакль.
— Как вы считаете, какую роль Доманский играет в развитии сюжета «Графа Орлова»? Как влияет на ход событий?
— Я думаю, как раз на ход событий он никак не влияет, потому что от него мало что зависит. У него лирическая, в общем, задача. Он действительно очень любит, очень преданно любит Елизавету. Единственный, кто не предаёт её, и попадает из-за этого в тюрьму. Это персонаж, который в начале появляется как герой-любовник, но в конце спектакля мы видим, что это по-настоящему, искренне любящий человек.
— Доманский близок вам по характеру? Отзываются ли вам его чувства?
— Я думаю, что близок. Если я люблю, то я тоже искренне люблю. Я никогда не предам. Вообще мне везёт в последнее время на роли героев-любовников, наверное, что-то во мне есть такое.
— Вы также играете в мюзикле «Анна Каренина». Поменялось ли ваше восприятие романа во время работы над ролью?
— Мюзикл «Анна Каренина» и роман Толстого «Анна Каренина» — это, конечно, два разных произведения. Очень сложно уложить весь роман в двухчасовое действие, поэтому от каких-то важных эпизодов автор либретто отказался, а некоторые моменты, наоборот, сделал выпуклыми. Потому что мюзикл – это такой дайджест. Конечно, мы сохранили всё самое важное, что задумывал Толстой.
Мне кажется, у меня не то чтобы поменялось восприятие, а я по-другому в мюзикле увидел, например, Анну, потому что до этого, когда я читал роман, у меня к ней было какое-то такое даже негативное отношение. В мюзикле не только я, думаю, что все зрители больше принимают и любят эту героиню, лучше понимают её страдания. В романе немножко по-другому.
— У вас одна из главных ролей – Граф Вронский. Как бы вы его охарактеризовали с психологической точки зрения?
— Я думаю, он такой хороший, добрый малый, офицер, который снискал уважение у своих сослуживцев. Наверное, он менее глубокий, чем Каренин – опять-таки в романе, потому что, мне кажется, что Толстой в романе показывает Каренина более глубоким человеком, а Вронского – таким поверхностным, может, даже ловеласом, легкомысленным.
Но в спектакле я отхожу от направления толстовских мыслей, того, что он вкладывал. Вронский, конечно, очень любит Анну, не справляется с лавиной ее любви. Наверное, ему просто недостает опыта, вот и тяжело. В романе мы видим, как он ломается, и из молодого, пышущего силой и здоровьем юноши превращается практически в старика.
В мюзикле мы не успеваем за такое короткое время показать весь этот перелом. Поэтому [в спектакле] он до конца любит Анну, но, к сожалению, так и не смог понять её и помочь ей. Все мужчины с трудом понимают женскую психологию.
— «Анна Каренина» – первый и единственный российский мюзикл, который поставили в Южной Корее по лицензии. Видели ли вы эту постановку и какие у вас остались впечатления?
— К сожалению, я не видел постановку целиком, только какие-то записи, кусочки. Но я встречался здесь, в Москве, с исполнительницей роли Анны Карениной в Корее – Ок Джу Хён. Она даже была здесь, на сцене Театра оперетты, и мы с ней исполнили дуэтом отрывок песни на корейском языке.
— Вы тоже пели на корейском языке?
— Да, я выучил [текст] на корейском.
— Как вы думаете, почему именно «Анна Каренина» стала интересна корейскому зрителю?
— Ну, потому что я там играю, наверное (смеётся – прим.ред.). Вообще это очень большая победа для Театра оперетты, для наших продюсеров. Это первый и единственный пока русский проект, который купили за рубеж. Интересен он, конечно, тем, что это классическое произведение, мировая классика. Я думаю, что и корейцы знают [творчество] Толстого.
Жанр мюзикла у них очень популярный, успешный. Они молодцы: насколько я знаю, там уже давно двигаются в этом направлении. В Сеуле поставили немало других иностранных мюзиклов и, наверное, они (южнокорейские продюсеры – прим. ред.) много смотрели, искали. Я знаю, что наш мюзикл корейская сторона смотрела несколько десятков раз ещё до начала переговоров. Нет сомнений, у нас успешный, красивый, крепкий проект с замечательными артистами, шикарной музыкой, сценографией, поэтому это заслуженный успех.
— Сергей, а были ли у вас мысли сыграть в зарубежных постановках? Были или, может быть, есть сейчас предложения?
— Когда я узнал, что в Корее будут ставить спектакль «Анна Каренина», то очень пожалел, что не знаю корейского языка. В своё время я учился в Московском международном университете (Международный гуманитарный корейский университет в Москве – прим. ред.), который был создан южнокорейским бизнесменом, в нём учились только российские корейцы, и я учился на филфаке и учил корейский язык.
Если бы я его всё же выучил, то, я думаю, у меня были бы все шансы принять участие в кастинге и сыграть Вронского в Южной Корее на корейском языке. Поэтому этот шанс я упустил. Ну, а по поводу, где ещё я хотел бы сыграть – хорошо там, где нас нет, и где родился, там и пригодился.
Для нас, для России жанр мюзикла пока что молодой, а, например, Бродвей – он прошёл такой огромный путь, и количество хороших профессиональных артистов мюзикла несравнимо с тем, что есть у нас. У нас пока что многие артисты из проекта в проект переходят, из компании в компанию. Но мы растём, у нас уже есть Театр мюзикла, есть наш прекрасный Театр оперетты – он как пионер, потому что наш первый мюзикл «МЕТРО» родился и был поставлен в этих стенах. Поэтому мне нравится наш Театр оперетты, в котором я уже больше 20 лет [работаю] в этом жанре.
— Вы родились и выросли в России, при этом у вас корейские корни. Какую роль в вашей жизни играет корейская культура?
— Сложно сказать. Вообще это большое счастье родиться в многонациональной семье и вобрать в себя понемножку от всех культур и от всех национальностей. И в общем-то это и очень большая трагедия. Не будем распространяться, но тяжело иногда бывает понять, кто ты, где твои корни. С одной стороны, я всегда считал себя человеком мира. Для меня не существует никаких предрассудков, рас.
Я за «мир, дружбу, жвачку». Но я с детства страдал от этого: обиды всякие, буллинг в школе и так далее. Я был из немногих, кто такой выраженной азиатской внешности. Но я воспитан в семье, где мы говорили на русском языке. Воспитывала нас русская бабушка, мама моей мамы.
Были моменты, когда я переживал потому, что у нас в семье были противоборства, как «Монтекки-Капулетти»: начиная с того, что [в семье] вообще были против брака моего отца и мамы. Поэтому всё это очень непросто, непросто. Конечно, корейский язык утрачен в России, и тот, на котором говорят российские корейцы, не похож на тот, на котором говорят в Южной Корее. Для нас осталась кухня: любимая корейская морковка, какие-то еще блюда. Я знаю, что ведётся очень много работы со стороны Южной Кореи.
— А вы ездили по обмену в Южную Корею?
— Да, я был в Южной Корее два раза в студенческие годы – мы ездили по обмену, на какие-то небольшие тренинги по корейскому языку, просто посмотреть столицу. И я был в Северной Корее, в городе Пхеньяне, когда мне было 13 лет. Я выиграл конкурс и вошёл в состав делегации, нас было 20 детей из Советского Союза. Это был эксперимент. Мы ездили на 13-ый Всемирный фестиваль молодёжи и студентов в Пхеньяне.
— Это была ваша первая поездка за границу?
— Да, это была моя первая поездка.
— У вас остались сильные впечатления?
— Во-первых, когда приехал, я потерялся там. Нас привезли на аккредитацию, завели в какое-то большое помещение типа спортивного сооружения, и там была выставка. Я получил аккредитацию и пошел бродить, и увидел девочку с бейджем с фамилией Ли. Она была переводчицей. Только она была из Северной Кореи и говорила на русском языке.
И мы с ней разговорились. Пока мы говорили, я оглянулся, а моей делегации нет. Я – ребенок 13 лет. Мне объяснили, как дойти до гостиницы, и я получил очень больших люлей. Это было очень серьёзно, но впечатления [от поездки] остались надолго. Потому что, конечно, это всё было сделано с большим размахом, как олимпиада.
Это был отдельный построенный проспект, отдельные культурные учреждения, спортивные центры, гостиницы, всё было на высоком мировом уровне, несмотря на то что Северная Корея – страна с тяжелым положением вещей.
— А что вам запомнилось из поездок в Южную Корею?
— Было очень жарко, я помню. Удивило, что у них везде кондиционеры. Куда ни зайдёшь – в автобус, троллейбус. Везде кондиционеры, вплоть до телефонных будок. Ещё меня поразила очень красивая осень. Вот эти клёны красного, жёлтого цвета и огромное количество свадебных пар, которые фотографируются в парке.
Причём мы узнали, что у них нет свадьбы, это отдельная фотосессия. Они ждут этого осеннего антуража, одеваются в свадебные платья и делают эту фотосессию. Вот это тоже было моё удивление, что таких пар очень много.
Ещё, конечно, очень понравилась настоящая корейская кухня. Очень большое впечатление – настоящее кимчи. Ещё я помню поездку на море и морепродукты. Это был какой-то ресторан с огромным рыбным прилавком, что тоже, в общем, было в диковинку. Свежайшая рыба, моллюски, какие-то морские гады.
Всегда ждал вот этот внутренний зов крови родины. Не произошло этого. Я всё-таки в душе русский человек.
— Раз уж мы заговорили про путешествия, влияет ли на вас пандемия и закрытые границы?
— Я очень страдаю, очень. Но сейчас уже полегче стало, сейчас уже открываются какие-то страны, полегче стало с карантинами, тестами и прочими вещами… Да, я очень люблю путешествовать, очень много до пандемии ездил. И сейчас, конечно, этого очень не хватает. Но я надеюсь, что с вакциной «Спутник» можно будет полететь в Таиланд без карантина – не во все регионы, но на Пхукет и на Самуи. Поэтому я планирую зимой туда отправиться.
— А летом удалось куда-нибудь съездить?
— Летом мне удалось поездить по нашей необъятной родине. И много времени я провёл на даче, потому что там ремонт, много дел. Кстати, иногда всё-таки можно найти что-то положительное в каких-то тяжелых ситуациях. Если никогда не было времени, то теперь время появилось – перекрасить дом, перестроить забор и так далее.
Источник: bigasia.ru
Актер Сергей Ли: Москва любит талантливых, пылких, страстных
В новом театральном сезоне ярким событием стал мюзикл по повести Александра Грина «Алые паруса». Одну из ролей — собирателя легенд, старого Эгля, предсказавшего Ассоль встречу с Грэем, исполняет Сергей Ли. Корреспондент «ВМ» расспросил артиста о его детстве, проведенном в Осетии, пионерской поездке в Северную Корею и, конечно же, ролях. — Вы родились в Моздоке.
Для Северного Кавказа у вас довольно необычная внешность. Не было ли из-за этого каких-то проблем в школе, в отношениях со сверстниками? — Были. Всегда. И в школе, и во дворе. Несмотря на то что Моздок — многонациональный город.
Нас — троих братьев — обзывали узкоглазыми. Случались и потасовки. Но от взрослых и от детей нас защищала моя бабушка — мама мамы. Она — русская, Метелкина Клавдия Александровна. Вся наша семья — родители и мы трое — жила у нее, в полуторной квартире.
Из-за тесноты самый младший брат спал с бабушкой на диване, а я с братом — на полу. Было трудно, но ведь что нас не убивает, делает сильнее? — Уже в школе вы начали интересоваться театром? — Даже в детском саду: утренники, стихи. У меня неплохо получалось. — Помните свое первое выступление? — У меня есть черно-белая фотография из детсада.
Помню, что первая песня, которую я выучил, была «Малиновки заслышав голосок». Я вставал дома на табуретку и пел ее. Да и с братьями мы не раз устраивали концерты — для родителей и бабушки. Приоткрывали в нашей крошечной квартире дверь в маленькую комнату — чтобы было наподобие сцены. А чтобы создать театральную атмосферу, мы на люстру вешали. пионерский галстук.
Пели, включали музыку. Ее у нас в семье любили: папа слушал Pink Floyd, Metallica, Высоцкого, Розенбаума, а я — Тину Тернер. Уникальная певица и актриса. — Занимались ли в каких-то кружках? — Да, постоянно. Несмотря на то что я был ленивым, учился хорошо, мне все давалось легко. Но если было неинтересно — не делал.
И меньше всего интересовался школой. Занимался спортом — очень быстро бегал на короткие дистанции. Длинные не выносил. Был даже чемпионом школы. Ходил и на волейбол.
Но в спорте нужна дисциплина, а я недисциплинированный человек.
Фото: Камиль Айсин, «Вечерняя Москва»
Меня занимало творчество. У нас был кружок художественного чтения, его вела очень интересная женщина по фамилии Цицаниди. Такая непровинциальная, талантливая, с внутренней энергией. С ней было очень интересно. Но самый мой главный учитель — это, конечно, Светлана Борисовна Дзыбоева. Она научила петь. И все, что я сейчас умею и делаю, это благодаря ей.
Друг, учитель, педагог, родственник. Она таковой остается для меня до сих пор. А так я занимался всем подряд. Когда у нас открыли курсы менеджмента, пошел и туда. В школьном хоре пел, где меня и нашла Светлана Борисовна и забрала к себе в вокальную студию. При этом я был активистом, председателем совета дружины. Постоянно организовывал какие-то смотры строевой песни.
В 1988 году в качестве поощрения меня отправили в пионерлагерь «Орленок». В следующем году заочно выиграл конкурс и отправился на Тринадцатый международный фестиваль молодежи и студентов в Пхеньяне. По результатам этого отбора в Москву тогда приехало со всего Советского Союза сто детей, а очный конкурс проходил уже в Доме пионеров на Ленинских горах.
В итоге отобрали двадцать человек, чтобы отправить в Корею. Это был первый такой опыт отправлять школьников — раньше ездили только студенты. И вот мы поехали в Пхеньян. А когда я вернулся, стал этаким национальным героем. Меня вызвали во Владикавказ, и я от Владикавказа уже куда-то ездил. Это было счастливое, богатое на события, насыщенное время. Детство.
— Какие остались воспоминания о Пхеньяне? — Для фестиваля там построили специально проспект Кванбок, гостиницы, пресс-центры, спортивные сооружения. Мы жили в очень хорошем отеле. Это был мой первый выезд за границу — в тринадцать лет. Смешной случай: впервые там мы увидели автоматы по продаже напитков, шоколадок. Сейчас ведь такие стоят чуть ли не на каждом углу.
Даже в Москве еще их не было. Если кто-то привозил из столицы фанту, мы, провинциальные дети, собирали из-под нее банки — как какую-то диковинку. А там, в Пхеньяне, продавались кока-кола, какие-то шоколадки. Надо было закидывать в автоматы мелочь. Раньше нельзя было вывозить за границу бумажные деньги. Разрешалось взять с собой только 20 рублей, но мелочью.
И она у нас у всех была. Кто-то из ребят выяснил, что наши двадцать копеек подходят вместо корейской валюты. И мы ходили отовариваться. Но потом это заметили, поставили какого-то человека, который проверял, с какой валютой мы пришли. Самое драматичное воспоминание у меня о том, как я потерялся в первый же день поездки. Нас посадили в автобус, отравили за аккредитацией.
Огромное здание — множество людей самых разных рас и национальностей, какие-то стенды, выставка. Нас завели, чтобы выдать бейджики, а я куда-то ушел. Смотрю, стоит кореянка, у нее на бейджике написано «Ли». Спрашиваю: «У вас фамилия Ли?». Как оказалось, она хорошо говорит по-русски.
В Северной Корее многие по-русски говорят. И вот мы с ней разговорились. Через какое-то время смотрю — никого нет. Выбегаю на улицу — нет и автобуса. Я в панике, растерялся.
Бегу к кореянке: что мне делать? «Не волнуйтесь, — говорит, — вы выйдете, здесь один проспект, увидите здание, где советская делегация живет: пойдете прямо, будет одна эстакада, потом вторая и повернете налево, там будет большая гостиница, на ней флаг ваш висит». И я иду. Ребенок. В Северной Корее. Проспект.
Одна эстакада, вторая. У нас у всех была униформа, купленная в магазине «Березка». Там продавали только фирменные вещи, и нам всем перед поездкой выдали специальные деньги, чтобы купили брюки, пиджаки, шляпы, шорты, сумки, рюкзаки. Полная экипировка. И вот я смотрю — наши идут, советскую делегацию легко было узнать. Подбегаю, говорю: «Ребята, я потерялся».
Меня сразу «на ковер» в какую-то маленькую комнатку. С нами был такой страшный, похож на Абажа из «Королевства Кривых зеркал», мужчина. И вот он меня начал отчитывал. В общем, страшно вспомнить.
Фото: Камиль Айсин, «Вечерняя Москва»
— Вы так любили в детстве сцену, а решили поступать в Институт иностранных языков? — Да, расскажу эту историю. Я всегда хотел быть врачом. В школе начал учить немецкий язык, потому что мне сказали, что он ближе к латыни. Учил так себе, но хорошо читал.
У нас была преподаватель Мария Тиграновна, у нее были ручки разного цвета. И если я получал пятерку, она ставила огромную — на все клетки — отметку. Ее пятерка залезала на клетки алгебры и физкультуры, других предметов. Очень любила она задавать нам что-нибудь выучить наизусть. Ни черта по-немецки не понимали, просто заучивали. И вот я запомнил несколько. Видимо, хорошо получалось.
А она мне красной пастой рисовала пятерки в дневнике. Потом, уже в одиннадцатом классе, к нам приехали миссионеры-протестанты из Америки — студенты с гитарами. Они пели на английском, разговаривали. Я пошел к ним. Взял какой-то разговорник и начал общаться. Они-то уехали, а меня уже было не остановить: пошел на курсы английского.
В школе только начиналась система экзаменов, когда можно было выбирать, какие сдавать. И я выбрал английский. Мне директор говорит: ты же немецкий учил все эти годы. Но я буквально влюбился в английский язык. Сдаю экзамен на пять. Думаю: что делать, надо в Иняз поступать в Пятигорске.
Очень хороший был институт. Поехал туда на пробный экзамен — раньше так можно было. Сдал на отлично. А по институту пошел слух, что приехал какой-то мальчик с шикарным американским произношением. А я же слухач — вокалисты все очень быстро ловят акцент. Когда я пообщался с американцами, так у меня это и отложилось.
Потом договорился с местным преподавателем, ходил на дополнительные занятия. Сдал вступительный на пять, русский и литературу устно на четыре и сочинение на четыре/три. И недобрал один балл. Притом что такого рывка, такой дисциплины и усердия в моей жизни никогда не было! Это был осознанный труд. Я знал русский язык — буквально все правила.
И вот в сочинении вдруг делаю одну ошибку. Написал «они борятся и надеятся», а мне засчитали ее как две. Отправился на апелляцию. Опоздал. Думаю, надо на платное отделение за пятьсот долларов, но там за эти деньги мест уже нет — есть только за тысячу. А у нас таких денег с мамой нет.
Все, говорю, мам, поехали, ненавижу я это все. Мама еще и заболела, и если бы мы вовремя не уехали… Помню тот момент перед отъездом, как она выбрасывала в мусорку борщ из кастрюли и рисовую кашу. А у меня — нервный срыв: осознал, что превзошел себя, но никто этого не оценил, никто не помог. Так мы поехали домой. Чуть не опоздали на поезд.
А по дороге встретили преподавателя, который принимал экзамен: — А вы куда? — спрашивает. — А мы уезжаем. — Почему? — Недобрали балл. — У вас такое сочинение было прекрасное. — До свидания. Когда мы приехали, маму положили в больницу, сделали срочную операцию. Если бы еще на один день задержались — было бы плохо. А потом на улице я встретил председателя нашей корейской ассоциации.
Он говорит: «Сережа, в Москве открывают корейский университет, поедешь? Там платно, но мы поможем». Конечно, поеду, я никогда даже не мечтал о таком, настолько мы все были закомплексованные. К нам в класс всегда приводили выпускников, которые в Москве учатся, — прямо посреди урока показывали, как иконы.
Вот так случайно, а может, и нет, меня взяли без экзаменов — только по результатам собеседования, потому что была у меня выписка о вступительных в Пятигорске. Так я стал учиться в Московском международном университете. Это все было на базе Социального института. Так как там не было филологического отделения, а я пошел на филфак, мы учились в потоке с журналистами.
Фото: Камиль Айсин, «Вечерняя Москва»
Потом этот корейский университет перевели на базу Института стран Азии и Африки. Я думаю: лучше останусь в РГСИ. Пошел к ректору. А уже был известен — пел под гитару, стал звездой. Решил, что лучше синица в руках, чем журавль в небе.
Но декан был на меня зол. Этот Генрих Авакович мне говорит: «Ну что, певун?». А я ведь по обмену был в Германии, послали от института. Пропустил зачетную сессию. Он мне: «Все, давай отчисляйся.
Допустить тебя до сессии не могу, у тебя зачеты не сданы. И тебе это не надо все — иди куда хочешь». А я не знаю куда. Может, на психфак? Пришел к Елене Вениаминовне — декану психологического — и говорю: мол, хочу к вам. «Молодой человек, — говорит декан. — Вы два года учились на журналистике.
Понимаете, что это совершенно разные вещи, огромная академическая разница?» — «Ну понимаю, до свидания», — отвечаю я. Что делать, пошел к Василию Ивановичу Жукову, ректору. «Что такое?» — спрашивает. — «Ну вот, — говорю, — меня на психфак не принимают». Поднимает трубку: «Елена Вениаминовна, сейчас Сергей Ли к вам придет, оформите его на психфак, пожалуйста».
Я возвращаюсь к Елене Вениаминовне, она в шоке: что за артист, что он здесь делает? Вот так с горем пополам я отучился на психфаке. Естественно, меня чаще видели на сцене, чем на лекциях. Где бы я ни был, всегда пел, читал стихи, вел концерты. — Полученные знания сейчас как-то применяете?
— Конечно. Суть не столько в получаемых знаниях, сколько в создании нейронных связей. Мы же математику и алгебру учим не для того, чтобы потом интегралы высчитывать в реальной жизни. Но все эти процессы формируют и развивают наш мозг. А обучение — для того чтобы получать знания, обрабатывать их, применять и синтезировать. Оно дает навык, методику.
Конечно, я не говорю о прикладных специальностях — врачебных, например. Я всегда уважал людей, которые что-то делают руками, и завидую им. Руками я ничего делать не умею. Ну разве что гвоздь вбить да готовлю хорошо. А вот в машине копаться не люблю. Даже не езжу на ней. И у меня никогда не было страсти их менять.
Одна-единственная машина уже больше десяти лет. Я ее покупал новой еще в 2007-м, и она прошла всего-навсего 90 тысяч. — У вас очень напряженный график. Какая для этого мотивация? — Когда у меня много работы, меня это дисциплинирует.
Я очень люблю отдохнуть. Люблю поговорить, погулять, прилечь на пляже, посмотреть на закат. Много сил дает природа. А сейчас постоянные перелеты, недосыпы. Для вокалиста важно высыпаться — для голоса. Есть у нас в партии Вронского нота, которая не прописана, но ее придумал мой сменщик.
И вот мне испанская певица, с которой мы в Сочи вместе играем, подарила витамины, сказала — для вокалистов. Я прихожу к Свете Светиковой, сообщаю: я стал так петь. Не сплю, но пою. Может, это витамины? А Светикова: «Какие витамины?
У тебя просто два с половиной месяца — постоянные тренировки. Поешь пять раз в неделю. Вот голос и окреп».
Фото: Камиль Айсин, «Вечерняя Москва»
Источник: vm.ru